Портрет моего мужа

– Твое здоровье, дорогой братец… чтоб тебя… Джар прибрал и поскорее.

Она сделала глоток.

– А то ведь скучно ему там… без тебя-то…

– Не обращай на нее внимания, – Мар подал руку, и у меня как-то мысли не возникло ее не принять. – У Сауле и трезвой фантазия чересчур буйная, а уж когда выпьет…

– О да… конечно… – Сауле плюхнулась на диван и, подняв бутылку, пристроила ее на груди. Благо, коньяка оставалось на донышке. – Фантазия… это все мои фантазии… кровь на руках… из носу… да… она так идет, как правило, из носу и на руки… где ты был, братец? Скажи, где ты был в тот день, когда шел дождь?

– О чем она?

– Обычный пьяный бред…

– В тот день шел дождь… он пришел… мокрый… помнишь? Весь до ниточки… и на манжетах кровь… я знаю… а еще знаю, что после той ночи Корн поклялся тебя убить… ему запретили. Зря, конечно, но ты был нужен королю. А доказательств не хватало, вот и нашли себе козла отпущения. Но я… ты же не знал, что я тебя видела, иначе не пожалел бы… ты решил, что опять переиграл всех. Только этого мало-мало… потому ты Кири вытащил… благодарность – веская причина не задавать вопросов. И служить… Марик любит, когда ему служат. Верой и правдой. Правдой и верой. Но от самого не дождешься ни того, ни другого…

Мар почти силой потащил меня прочь. Пальцы его стиснули руку и так, что не дернешься. А выражение лица… о да, он был в бешенстве, мой пока еще действующий муж, который все-таки станет бывшим, чего бы это мне ни стоило.

– Не обращай внимания, – процедил он сквозь зубы. – Обыкновенный пьяный бред.

– Эй, – донеслось из холла. – Скажи, когда ты рыжего на тот свет отправишь, я стану, наконец, свободна?

– Сука.

Меня практически вытолкнули в узкую дверь, и та громко захлопнулась за спиной. А Мар остановился, вытер лицо и сказал:

– Извини. Иногда Сауле переходит все границы… я долго терпел ее выходки, надеялся, что она образумится, но… всему приходит конец. В этом доме пора что-то менять.

– Ты дашь мне развод? – поинтересовалась я.

– Конечно.

Слишком… бодро. Чересчур уверенно. И вот эта его привычка заглянуть в глаза, убедиться, что собеседник слышит и верит… главное, что верит.

– Мы же договорились.

– Конечно, – я улыбнулась. – Договорились. С чего бы мне опасаться, что ты нарушишь данное слово?

Тем более, документы были.

Лежали.

В тайнике. И значит…

– Не с чего, – Мар потер глаза. – Проклятье… устаю, как собака… я хотел с тобой поговорить. Но, наверное, не здесь… ты была на галерее? Ее мой дед построил. Мои почти туда не заглядывают. Бабушка высоты боится, хотя в жизни в этом не признается. Сауле плевать. Остальные как-то слишком собой заняты.

Галерея, так галерея.

Здесь и вправду было красиво.

Узкая каменная лента вытянулась вдоль стены. И той стены, что выходила на море. Пожалуй, я понимаю, почему галерею построили именно здесь. Море было…

Диким.

Сизым.

Злым.

Оно гнало волну за волной, и некоторые поднимались мокрыми звериными лапами, словно желали добраться до этой глупой человеческой придумки.

Черное небо.

Клубки туч, сквозь дыры в которых виднелось белесое солнце. И грохот. И гром. Дом дрожит, и галерея, крепившаяся к нему на тонких каменных лапах, тоже вздрагивает. Едва заметно.

– Окна поставил уже я, а то находиться здесь было невозможно.

Стекла покрылись мелкой рябью.

– Ветер такой, что сдувало напрочь. Деду нравилось. Он говорил, что только здесь, наедине со стихией, мог позволить остаться собой.

Мар осторожно стиснул пальцы.

– Мне показалось, ты оценишь.

Я оценила.

И море.

И небо. И грозу, что надвигалась черным фронтом. Белые нити молний, выглядывавшие из разодранного неба. Да, определенно, это место стоило того, чтобы быть.

– Я прихожу сюда, когда совсем тошно на душе становится. Пожалуй, ты способна меня понять. Ты всегда была единственной, кто способен меня понять, – он смотрел на море, но я все равно ощущала его внимание. Неправильное.

Настойчивое.

Проклятье.

– Чего ты хочешь?

Небо шло черными пятнами, словно рытвинами. И ветер метался по побережью, норовя ухватить море за холку. Иногда у него получалось, и тогда море ярилось, поднималось на дыбы, все выше и выше, обнажая острые скалы, которые до того бережно прятало.

– Знаешь, это самый сложный вопрос, – Мар опустился на корточки. – Садись… если, конечно, тебя приличия не гнетут.

Я села.

Почему бы и нет? Камень галереи был слегка теплым, а еще шершавым на ощупь.

– Раньше мне всегда казалось, что я точно знаю, чего хочу. Сначала – возродить семейное дело. Это больно, видеть и понимать, что твой род вот-вот погаснет, что еще немного и от былой славы останется этот, забытый богами остров.

– Мне кажется, не совсем забытый. Скорее наоборот.

У Мара дернулась щека, и на мгновенье на лице его мелькнула злая гримаса.