Портрет неизвестной, или Во всем виноват Репин

В один из таких вечеров – в теплую ночь на Ивана Купалу – когда зрители, затаив дыхание, следили за тем, как она парит на сцене, встает на пальцы в атласных пуантах и крутит бесподобное фуэте, на одном из кресел партера она заметила статного молодого человека в форме гвардейского офицера, на вид не более тридцати лет. Высокого роста, с выразительными карими глазами, оттененными черными густыми бровями, с волнистыми волосами на голове и с аристократическими чертами лица, он невольно обращал на себя взгляды мужчин и женщин: во взглядах первых проглядывало беспокойство, у вторых же они загорались желанием. По выражению его лица ей не трудно было догадаться, что он готов сейчас же пасть к ее грациозным ножкам, заключить ее в объятия и голосом страсти сказать ей, что жил только для нее. Несколько раз их взгляды встречались, а когда офицеру показалось, что она чуть-чуть кивнула ему, на его красивом, точно выточенном, высоком лбу выступили от волнения капли пота. Неужели эта тонкая улыбка предназначена ему? Неужели это он вызвал беглое и мимолетное движение мечтательных глаз? Кровь бросилась в голову молодому офицеру. Сначала, впрочем, он этому не особо поверил, потом невольно поддался мысли о возможности такого внимания. Самолюбивое чувство укреплялось в его сердце, и, когда к концу второго акта тот же кивок был сделан в третий раз, он, чье воображение было польщено и очаровано, уже храбро отвечал на него таким же кивком и улыбкой. Но вот ею сделано последнее па, и гром аплодисментов огласили театр. Букеты, венки и корзины с цветами, футляры и ящики одни за другими показывались из оркестра, как из волшебного ларца чародея. Она принимала их, хотя и с очаровательной улыбкой, но с достоинством уже избалованной публикой любимицы, а сама все поглядывала на офицера. В тот вечер они познакомились.

Оказалось, что молодой человек, беззаветно храбрый и чуткий до щепетильности в вопросах чести и долга, принадлежал к известному грузинскому княжескому роду Дадиани, и это было более чем удивительно, ибо княжна Софья Шаховская еще с младых лет обладала уверенностью, что ее суженым станет не кто иной, как грузинский князь. Да, это была лишь детская мечта, когда она еще играла в куклы, но, порой даже такое невинное детское воображение оказывает свое воздействие на судьбу человека. Неизведанный ею пыл страсти, свежая струя юности, бешенное увлечение дохнули на нее и очаровали ее. Не минуло и года после их знакомства, как горячий князь предложил ей руку и сердце и, обвенчавшись, увез с собой в Грузию, в родовое имение в Мегрелии. Но, – увы и ах! – вышло так, что ей не удалось поладить с новоявленной свекровью: та оказалась женщиной волевой и властной, и считала выбор сына ошибочным.

– Сколько раз твердить тебе, что твоей Софико больше хлеба надо есть, – упрекала она сына на первых порах, – а то тощая она, как кляча. Ну что за жена выйдет из этой балерины? Ты, поди, весь исцарапался о ее острые коленки, бедненький…

– Мама, не надо, прошу тебя! – укоризненно произносил он.

– Боже мой, у других жены, как жены, а у нас в доме что? – позднее причитала свекровь, не переставая. – У нее ни кожи, ни рожи, одни ноги торчат, и в голове ветер свистит. Тебе не нужна такая легкомысленная финтифлюшка, сынок. Ступай к ней прямо сейчас и скажи, пускай едет обратно в свой Петербург, в свои снега, и забудет о тебе. А ты не горюй! Другую тебе сосватаю – красивую и воспитанную девушку наших кровей. Вот у Гардабхадзе две дочери, и обе на выданье…

– Что она тебе сделала, мама, что ты ее так невзлюбила? Софико – достойная девушка! И тоже княжна, к слову сказать.

– Княжна-то, княжна, да вот только знаю я, что замучает она тебя, сынок, жизни не даст! Женщина по натуре своей или раба, или деспот, смотря с кем столкнет ее судьба – с палачом или с жертвой. Эта балерина очень быстро тебя раскусила, поняла твою слабую струну и уже играет тобой, как игрушкой. А ты, наивная, добрая душа, слишком беспомощен перед ней, терпеливо сносишь ее господство и безропотно исполняешь ее прихоти, ожидая ласки, как награду за свое рабство. Боже, что это она с тобой сделала? Где твоя гордость, сынок? Где мужское достоинство?

– Я люблю ее, мама, и не позволю обижать! Сам вправе решать, как жить! – вспыхивал он. – А ты, ты ничего не понимаешь…

– Где уж мне понять, из ума старуха выжила… Вай-ме, господи, что мне делать? Не нужна я больше сыну! Принесло же эту чертову танцорку на нашу голову. Не переживу я этого – это же стыд и срам на весь наш род! Хорошо, что твой бедный отец, царство ему небесное, не видит все это…