Портрет неизвестной в белом

Женя в это время передавала Тому для адвоката важнейший документ – записку Олега – и еще раз обговаривала с ним детали дальнейших действий.

Всем хорошо известно, что тщательно подготовленные операции проваливаются оттого, что в самый важный момент на кого-то вдруг нападет расслабуха или так называемая усталость. Женя пока такого не чувствовала.

В тот момент она еще не знала, что Скин не дурака валял в Оглухине. Она считала, что задействованы, как сейчас говорят, только они с Томом.

– Понимаешь, Том, прежде чем будут найдены убийцы и над ними состоится суд, Олега все равно не выпустят. Я, знаешь, – призналась Женя, – стараюсь не представлять себе, как он там. А то невозможно прям…

Том понимающе кивнул.

– И вот, мне кажется, мы должны довести дело до того, чтобы Артем Ильич мог поехать к нему в Потьму и сказать лично, что надежда есть! И не просто надежда, а что все уже готово для пересмотра дела.

– Слушай, Женя, я так понял, что Харон-то прямо замешан?

– Точно! Теперь уж точно. Мне по дороге Сергей подтвердил!

– Вот видишь! А второго – Слава-байкер тоже точно видел. И он живет там, близко от Оглухина. Так что вообще-то у нас много чего на руках.

– Да… Всего чуточку осталось – Харона снова поймать. Пока он еще кого не убил.

Вдруг Женя переменилась в лице.

– Том, я тебя оставляю здесь, а сама боюсь ужасно. Ты не суйся никуда, ладно? Он же действительно страшный человек.

– Харон, одно слово, – меланхолично заметил Том. – Перевозчик мертвых.

Женя помнила насчет Харона приблизительно – то, что папа ей в детстве, то есть лет в пять, рассказывал из античной мифологии. Но уточнить у Тома почему-то постеснялась. Хотя уточнение-то было бы небольшое – ну, из греческой мифологии; старик такой, перевозит мертвых через подземную реку Стикс в царство мертвых Аид; и еще берет с них плату – эту монету для Харона в древнем мире клали мертвым за щеку… А еще они должны были выпить воды из реки Леты, чтобы забыть навеки свою жизнь на земле…

Про Лету (как и про Харона) раньше все знали с детства и потому прекрасно понимали такие, например, стихи Пушкина – «Быть может, в Лете не потонет/Строка, слагаемая мной…»

– Том, ты Артему Ильичу все в десять раз лучше, чем я, расскажешь, – в пятый раз повторила Женя. Имея твердый характер, она так же твердо придерживалась антифеминистских взглядов, легко отдавая умным мальчикам должное, но при этом дураков презирая больше, чем дурочек.

– Фурсик, между прочим, в Москве такую деятельность развил… Очень печальная получается картина. Не печальная, а ужасная прямо. Ну, в общем, эта девочка, Виктория, скорее всего, все и устроила.

– Да если даже правда – кто докажет-то?

– Ну, понимаешь, если она не сумеет объяснить, как к ней попали фотографии убитой Анжелики, то уже это против нее говорить будет.

Леша открыл дверцу и с непривычной суровостью сказал:

– Если не хотите, чтоб нас опередили и всех тут пришили, – разбегаться надо. Нам ехать, а ему, – он мотнул головой в сторону Часового, – Харона ловить. Или нейтрализовать хотя бы.

Распрощались, и машины двинулись в разные стороны.

И в одной и в другой настроение у пассажиров и у водителей было более тревожным, чем сутки назад. После побега Харона тревога, казалось, сгущалась в самом воздухе. К тому же становилось все сумрачней, хотя было утро.

Часовой довез Тома и бабку до нужной улицы, договорился с ним о связи, а сам рванул прятать слишком заметный джип в известный ему глухой двор – в любой момент могла состояться нежелательная встреча с Хароном или с любым, кто знал этот джип «в лицо». Необходимо было подготовиться к таким встречам, полностью исключив элемент неожиданности.

С бабкой Том натерпелся. Дом своей крестницы она найти никак не могла – за 14-то лет на захолустной улице многое могло перемениться! – и теперь плакала и просилась назад, в свою хатку. Бросить бабку посреди улицы Том никак не мог, а возиться с ней тоже не было времени. Время поджимало, поскольку Часовой ясно указал ему направление, по которому выслеживать Харона – начиная, по расчетам, с трех часов – должен был именно Том: его Харон не знал в лицо. (Жене они об этом не сказали – она и так очень за Тома волновалась и боялась.) Часовой вручил Тому бумажку с названием двух улиц, на которых можно было ожидать в это время появления Харона. Напомним, что явки-хатки, на которые сплавляли ханку – зелье, приготовленное из мака, – Часовой знал и уже сообщил их Леше с Саней, а они передали его сведения по цепочке сибирскому прокурору. Это означало, что вход Харону туда уже перекрыли, как и ход к продажным милиционерам.

И срочно надо было еще до этого встретиться с адвокатом Сретенским, который Тома сегодня ждал.

Но правду говорят – свет не без добрых людей. И показалось в одном из окошек миловидное девичье личико в голубой косыночке, завязанной на затылке, и спросило нежным голоском:

– Бабушка, что вы расстраиваетесь?