Портрет планеты

Наема. Меня зовут Наема. Мой отец работал на фабрике. Он постоянно болел. Мы все часто болели. Жили в бараке, заросшем мхом. Пятьдесят семь лет назад я вышла замуж за рабочего железной дороги. Позднее он дослужился до начальника станции. Умер двадцать лет назад. У меня было одиннадцать детей семь мальчиков и четыре девочки. Осталось четыре мальчика и все девочки. Старшенького переехал скорый поезд Берн – Люцерн. Он играл на рельсах, ему было всего четыре года. Второй умер в сорок лет от рака, третий в том же году упал с крыши – был кровельщик. Я думаю, у меня больше двадцати внуков, еще больше правнуков. Но почему-то меня никто не навещает. Иногда я получала открытки от моего младшенького из Америки. Из Детройта. Он работал там на автомобильном заводе, но уже десять лет, как он не пишет. В этой богадельне я уже тринадцать лет. Каждый день я сажусь у окна и смотрю семейный альбом. При этом я не думаю о моем муже. И о детях тоже не думаю. Я вообще ни о чем не думаю.

Ева. Я – Ева. Никогда не была замужем. Да и зачем? У меня всегда были мужчины. Иногда больше пяти за ночь. Этим ремеслом я начала заниматься в пятнадцать лет. Я делала все, что требовали от меня, а требовали все, что требуется от таких, как я. У меня был друг, который доставал мне разрешение от полиции заниматься моим ремеслом, так что все было по закону. Половина моего заработка уходила на уплату налогов, тридцать процентов забирал мой дружок. Мне оставалось двадцать процентов. Но я была бережлива и аккуратна. Я говорила себе: «Ева, ты состаришься, помни об этом», и вот я состарилась. К шестидесяти пяти я накопила довольно, чтобы купить место в этой богадельне. Мой дружок Эгон Мюллер умер десять лет назад в Асконе миллионером. У него было много таких, как я, которые работали на него. Он был порядочным человеком, и если сравнить с другими мужчинами, которых я знала, высокопорядочным. Я никогда не стыдилась своей профессии и горжусь, что дожила до такого возраста, не причинив вреда душе и телу. Днем я читаю любовные романы, а вечером сижу у телевизора. Больше всего я люблю фильмы с участием Симона Тэмплера, и Бонанцу тоже. Если бы я встретила такого мужчину, моя жизнь сложилась бы по-другому, но таких мужчин можно увидеть только на экране.

Цилла. Мое имя – Цилла. В прошлом – медицинская сестра. Я работала в маленькой деревенской больнице. Рядом разводили в деревенском пруду форель. Чего только я не насмотрелась: видела рождение и смерть. Одни боялись смерти, другим было безразлично, умрут они или выживут, третьи и вовсе не знали, что умирают. Сначала я страдала, глядя на их страдания, но скоро это прошло. В новорожденном я видела уже будущего пленника смерти, и ничего больше. Люди, за которыми я ухаживала, дарили мне при расставании шоколад и книги с посвящениями и забывали, лишь только покидали больницу, и я забывала их тоже. В свободные дни я помогала жене брата. Она болела, а у нее было трое детей, дети не любили меня, и я их тоже. Один раз я была в Грюнвальде и один раз во Флоренции, и в тот и другой раз лил дождь. Меня разочаровал Давид Микеланджело. Мужчины выглядят совсем иначе. У меня была маленькая интрижка с молоденьким ассистентом врача. Она длилась два дня… а потом он женился на сестре главного врача. Позднее он опять хотел затащить меня в постель, но я уже не хотела.

Ада (берет в руки соломенную корзинку с черной крышкой). Я – Ада, графиня фон Цинцен. Была обручена с графом Крессом фон Штуком, которой умер в девяностых годах в одной из бывших колоний Германии – где-то в Восточной Африке. Его съел лев. И славу богу. Я терпеть его не могла. Я вообще не переваривала мужчин. И у меня никогда никого не было. Я любила только кошек. Может быть, потому, что они напоминали мне льва, разделавшегося с моим женихом, за что благодарна по сей день всему кошачьему роду. Этот кот, у меня на коленях, принадлежит этой богадельне. Я зову его Тассило, хотя он отзывается только на Негритенка. Тассило. Так звали моего отца. Он не расставался никогда с хлыстом. В первую мировую войну он потерял три четверти своего состояния. Эти двадцать миллионов он вложил в войну. Остальные поглотила инфляция. Уже больше сорока лет я здесь. Три часа в день гуляю в ближнем лесу: час перед и два – после обеда. И никогда не пользуюсь клюкой. Я не читаю книг, ненавижу музыку, мне не нужен телевизор. Урожденная фон Цинцен ни в чем не нуждается. По воскресеньям хожу в церковь и сплю во время проповеди. Все фон Цинцены по воскресеньям ходили в церковь и спали во время проповеди. Со мной умрет наш род. Единственное мое желание – дожить до ста лет. Все фон Цинцены доживали до девяноста, но не один не дожил до ста. Если я доживу до ста, я превзойду всех фон Цинценов, и только этого я и хочу.

Шум самолета. Женщины поднимают головы.

Цилла. Самолет.