Портрет по завету Кимитакэ

Мои игры претерпели кое-какие изменения, усложнившись естественными выделениями. Меня это никак не расстроило. Просто чисто технически такая деталь привносила определённые трудности. Теперь нельзя было заниматься игрой, находясь в одежде.

Зато уединение в туалете (под молчаливым предлогом естественных нужд) или в ванной позволяли относительно быстро совершать манипуляции, одаривая дурную голову новой волной быстроисчезающей радости. В один из таких заходов случилось страшное открытие.

«Место встречи» было назначено под горячим душем на вечер. Всё шло по плану. Преображенные и доступные прообразы одноклассниц замельтешили перед мысленным взором, раскрывая их действительную и додуманную красоту. Тогда секреты женского тела и механика были пока недоступны, поэтому картинки сексуального культа складывались в самобытной форме, которую теперь тяжело воспроизвести словами. Эти изображения в голове походили на некое поглаживание формы и самой мысли о непристойности, нежели о самом факте производимого действия.

В порыве страсти правая рука начала совершать резкие конвульсивные движения. Голова под горячей водой полностью потеряла контроль над реальностью, сосредоточившись на блажи. Намёки скорой кончины и пробуждения проклёвывались, как неожиданно боль пронзила с головы до ног. Словно что-то сломалось в мгновение ока. Рука инстинктивно всё ещё пыталась протолкнуться вперёд, но безрезультатно.

Затуманенные глаза увидели достаточно страшную картину. Кожа оказалась натянутой, оголив наружу непонятное месиво.

Пульсирующая, в грязных разводах плоть мучительно ныла. Неужели ничего нельзя будет вернуть назад? И что тогда? Вызывать скорую, зашивать?

Мысли о порванной коже поднимали градус паники, заставляя погружаться в деконструктивные дебри. Осмотрев себя более подробно — крови не обнаружилось.

Время прониклось моей паникой, напоминая о долгом пребывании в ванной с включённой водой, которое может породить у близких подозрения с лишними вопросами.

Дотронувшись рукой до месива, я испытал новый прилив боли. Девственный фрагмент кожи, рождённый под занавесом наслаждения, совсем не привык к ласкам, воспринимая даже дуновение за остриё ножа. Мысль отмыться отпала самым естественным образом. Теперь я просто пытался вернуться к состоянию «до».

Каждая новая попытка вызывала болезненный приступ. На раз девятый кожа опустилась на привычное место, скрыв на время и боль. Что делать с этим дальше — было пока непонятно.

Описанная сцена неприятна даже на слух. Ещё бы. Мелкий парень, которому никто не объяснил элементарного устройства тела. А теперь я, точнее он (тот мальчик из далёкого прошлого) испытывает панический стресс.

Можно было обойтись и без таких подробностей, но тогда ни о какой полновесности картины не шло бы и речи. Тени всегда скрывают детали, которые чаще всего имеют центральное значение для понимания сути.

* * *

Выбора не было. Первоначальный страх спрятался, оставив о себе только смутное воспоминание. Проблема же осталась, перекочевав, правда, в раздел бытовухи, чем заняла мои мысли. Вполне неудивительная тенденция. Складывающийся педантизм, брезгливость и невозможность смириться с любой мелочью, которая «лежит не так» — тотчас погружали в раздрай, изрядно выматывая.

На следующий день, приблизительно в аналогичное время, я отправился в душ. Подобно солдату, отстранённо ступающему по бывшему полю битвы, я мужался изо всех сил. «Будет тяжело, — твердит про себя воин, — но я обязательно справлюсь» — думаю я. Да. Будет больно.

Средний напор воды. Умеренная температура. Никаких прелюдий. Остальные части тела подождут. Начинаю добровольную экзекуцию. Снова больно, но уже не так, как вчера. Причина в отсутствии возбуждения.

На этот раз удаётся полностью раскрыться. Часть меня в плохо пахнущем налёте. Сердцебиение усиливается, лицо краснеет. Дрожащей рукой мылю руку. Сейчас предстоит сделать то, что ещё долго будет отзываться в моих висках неописуемой болью.

Глубокий вдох. Заложенные уши. Шум воды на фоне. И мыльная рука, приземляющаяся ядерным грибом на пораженное место.

Очищение чаще всего — процесс болезненный. Каждая секунда — молчаливый крик. По щекам текут слёзы. Я продолжаю отмывать смрад с желанием искупить грех собственного невежества.

Это чистой воды опыт. Неподдельный. Искренний. Можно сказать: очередная черта, определяющая грубый переход.

«Нужно учиться на чужих ошибках» — говорят взрослые, не делясь этим «чужим». Логичней перефразировать в: «Учись на ошибках родителей», но их жизнь до статуса мама/папа умалчивается. Почему?

Стеснение говорить о естественных вещах? Страх, что ребёнок узнает что-то раньше положенного? Есть в таких опасениях толика смысла, но лучше рискнуть, чем вот так получать не просто опыт с оголённой нервной системой, а в буквальном смысле опыт, ради которого приходится резать себя по живому. И в чём тогда мудрость своевремия?