Портрет с одной неизвестной

14. Вечер Москва, август 20… г., акварель/бумага

Четвертый этаж без лифта дался нелегко.

– У меня не убрано, – предупредила хозяйка и в подтверждение сказанного чуть не упала, наступив на валявшийся на полу журнал. Небольшая, с высокими потолками, необычной планировки квартира была заставленной, но уютной. В комнатах пахло сигаретами. В обстановке чувствовался богемный флер. Устроив гостей в небольшой столовой, Лиза пошла хозяйничать и бестолково заметалась по кухне. «Так, коньяк, рюмки, где-то должен быть лимон, чашки, кофе, мороженое…» Уронив турку, она вдобавок рассыпала кофе. На шум пришел Павел и предложил помочь.

– Холостяцкий быт, знаете ли, хозяйство в упадке, – объяснила Лиза, выудив из холодильника сморщенный лимон.

– Почему холостяцкий?

– Потому что мама и дочка – на даче у друзей.

– А как же муж?

– Да вот уже три года – совсем никак.

Лицо у Павла вытянулось.

– В том смысле, что мы – в разводе. А где же у меня сахар? Или он отсутствует как класс?

Павел наблюдал за ее мельтешней по кухне и, улыбнувшись, сказал:

– Дома вы совсем другая. Уютная.

– А вы… очень наблюдательны. Впрочем, это свойство профессии… Ну что, кофе готов, пошли?

В столовой тем временем веселье несколько угасло. Любиш сидел на диване, закрыв глаза и уронив голову на грудь. На лбу у него сиял красный волдырь – след комариного укуса. Мила водила зубочисткой по экрану мобильного, но, заметив в дверях Лизу и Павла с подносом, вскинулась и сообщила:

– Бородач с выставки, ну тот, пострадавший, который «Николай II», прислал мне SMS – предлагает встретиться!

– Милка, это победа!

– У тебя тут, Лиз, столько комаров – я включила в розетку какую-то штуковину. Правильно? Бедный Любиш уже совсем спит. Слушайте, Павел, а расскажите нам что-нибудь о копиистах. Я даже не знала, что есть такая профессия.

– Да, в самом деле, расскажите. Почему, например, вы копиист – вот Наталья Ротс гордо называет себя художником? – спросила Лиза и принялась разливать кофе.

– На мой взгляд, главное в словосочетании «художник-копиист» все равно «художник», потому что невозможно сделать хорошую копию… не имея от природы способностей… видеть цвет, пропорции и не владея техникой письма, – ответил Павел.

– Да уж, тут ни за каким Фрейдом не спрячешься.

– Совершенно справедливо. Написать копию, не получив, так сказать, крепкой профессиональной подготовки, не получится.

– Это все хорошо, но послушайте, ведь не секрет, что для многих профессия копииста, художника-копииста, – исправилась Лизавета, – ассоциируется с подражанием, повтором чужого вдохновения, попыткой… – и запнулась.

– Примазаться к чужому таланту? – закончил мысль Павел, но никакого раздражения в его вопросе не было.

– Нет, Павел, вы меня неправильно поняли. Я хотела сказать, что копиисты – совершенно особая категория. Бремя рождения полотна, всякие муки творчества – для вас…

– Не существуют? Да, копиист – не творец. Здесь вы, Лизонька, пожалуй, правы. Наши муки творчества – это попытка «влезть в их шкуру», проникнуться их состоянием, их жизнью, временем, атмосферой, стать на месяц, да хотя бы на пару дней этим самым художником. И штришок за штришком проходить его многомесячный труд, становясь частью воссоздаваемого.

– Но это же подавление своего собственного «я»!

– Я бы, например, с большим удовольствием подавила собственное «я» Натальи Ротс, – вставила Мила.

– Вот именно! Ведь еще неизвестно, понравилось бы вам мое собственное «я», реши я однажды излить его на холсте. К чему эта самодемонстрация? A chacun – sa guerre[5]. Художник-творец – безумен и одержим, копиист – аккуратен и щепетилен. Наш удел – оставаться в тени, – ответил Павел.

– Как обидно! Разве нет?

– Нет, нисколько. Вот вы лучше приходите ко мне в мастерскую, это, кстати, совсем близко, я, как оказалось, ваш сосед. Я вам с удовольствием покажу свои работы.

– В мастерскую – само собой. А вы сейчас нам расскажите, к примеру, над чем трудитесь в данный момент? – не унималась Мила.

– Вообще-то я только что закончил работу и должен отдать ее заказчику. Она пока в мастерской, вы можете на нее взглянуть. Это копия портрета довольно известного художника. Был такой мэтр Ризенер, Анри Франсуа, француз, как вы уже догадались, писал портреты, делал на заказ мебель и очень даже процветал, а тут революция, Наполеон… одним словом, превратности судьбы. Когда в 1815 году русские вошли в Париж, к нему повалили заказы от наших офицеров. А потом ему еще больше подфартило: великий князь Константин Павлович пригласил его в Петербург. Там Ризенер сделался придворным художником, написал портреты Александра I – это, пожалуй, у нас самая известная его работа, – написал еще его жену, князя Юсупова, ну и многих других из знати. В Твери, в Путевом дворце, находится еще одна его работа – портрет великой княгини Екатерины Павловны. Вот с нее-то я и делал копию.

– Так вы специально в Тверь ездили?

– А как же. Не только ездил, но и в музее три дня просидел.

– А нельзя взять репродукцию и с нее сделать копию?