Портрет убийцы

Пол привез меня. Он не считал, что это правильно, но все же привез. Я попросила его подождать в машине. Я знала, что хочу найти — черную книгу с поцарапанной обложкой, с потрепанными углами страниц, которые столько лет перевертывали. Оказавшись одна в доме моего детства, я стала искать эту книжку, впитывая в себя окружающую пустоту и тишину. Не знаю почему, но, переходя из комнаты в комнату, я воображала себя отцом. Я не напевала, как это делал бы он, но слышала, как он поет, — тихий, почти монотонный звук всегда сопровождал его поиски запропастившихся ключей, бумажника, часов. Посуда от его завтрака стояла на столе в кухне — тарелка была усыпана хлебными крошками, красная корочка, срезанная с сыра «Эдам», висела на краю. Наполовину полная кружка, в которой плавал пакетик чая. На телефонном столике в передней лежала телефонная книга «Местный Томпсон», раскрытая на странице «Подрядчики по кровлям», — возле нескольких объявлений стояли галочки. Я наконец нашла в чулане адресную книжку. Почему-то папа сунул ее под резиновое покрытие на гладильной доске. Найдя ее, я тотчас пошла к выходу — задержалась лишь для того, чтобы выключить в передней автоответчик. Мне была невыносима мысль, что кто-то может позвонить, прежде чем я сообщу о случившемся, и, услышав записанный голос папы, оставить свое сообщение, словно он еще жив. Пусть лучше телефон звонит и звонит.

Мать Пола увезла Холли в Фарнем — это в часе езды от нас. Пол спросил, не хочу ли я поехать с ними. А мне невыносимо быть невесткой, матерью, женой. Я сказала: «Нет», посоветовала ему поужинать там и, дождавшись, когда Холли захочет спать, вернуться домой. Я сказала, что люблю его, люблю Холли, но мне необходимо побыть одной. Он кивнул, не произнеся ни слова. А я принялась искать пижаму, чтобы он мог переодеть Холли. Когда машина тронулась с места, оставив меня стоять на тротуаре, я помахала Полу. Его руки продолжали лежать на руле. Возможно, он видел меня в зеркальце заднего вида, а возможно, нет, не знаю.

Тишина в квартире, когда я осталась одна, была идеальной. Я положила папину книжку с адресами на письменный стол и держалась подальше от нее, точно она могла меня укусить. Я включила телевизор, прошлась по всем пяти каналам, потом снова его выключила. Пыталась послушать музыку, пыталась поесть, но ничто не спасало. В конце концов, я позвонила Салли. Я подумала: возможно, станет легче, если поговорить со старой приятельницей, с кем-то, кто хорошо меня знает. Не ее в том вина — она была в ужасе, это такой кошмар, она так жалела меня, — но чем дольше мы с ней говорили, тем труднее мне было дышать. Картонные готовые фразы, какие произносят, когда кого-то постигло горе. Я разозлилась — не на нее, а на всех, кто злоупотребляет языком, притупляя смысл слов, делая их совершенно неадекватными требованиям момента, — ведь умер мой папа. Я оборвала разговор, извинившись перед Салли и сказав, что мне надо идти.

Неумолчно жужжит компьютер, из его нутра стаккато вырывается треск, постукивают клавиши. Я методично переписывала адреса из папиной книжки на диск. То и дело приходилось останавливаться — какое-то имя вызывало в памяти воспоминание, затенявшее экран. Я перескакивала через тех, кого знала: родственники, соседи, которых я называла «дядя» и «тетя», — их я оповещу лично. Но в книжке были десятки фамилий, которых я никогда прежде не слышала. Чем больше я таких обнаруживала, тем больше это сбивало меня с толку. Я не могла сказать, были ли эти люди когда-то близкими друзьями или просто знакомыми, с кем папа общался на отдыхе и обещал встретиться потом, но так никогда и не встретился. Вот тут я впервые почувствовала безвозвратность. Если человек заболевает раком, у него по крайней мере есть предупреждение, есть возможность устроить свои дела. А папа исчез в мгновение ока — вот сейчас он ехал по шоссе А-40, а в следующую минуту его уже не стало. Даже на простой вопрос, куда он направлялся в тот день, что побудило его ехать именно по этому участку дороги, не было ответа. Я закрыла книжку с адресами, где было столько ничего не значивших для меня записей — человек за человеком, о ком я никогда не слышала, — и дала компьютеру уснуть.

Я не прикасалась к алкоголю, с тех пор как узнала, что беременна Холли. И первый бокал джина с тоником оказал на меня на редкость мало воздействия. А к тому времени, когда я выпила четвертый, голова и ноги у меня стали ватными.