Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Когда молодая особа пребывала в хорошем настроении, та с удовольствием начинала мне позировать, и даже за столом однажды намекнула, что хотела бы сняться обнажённой. Подобное заявление стало настоящей провокацией, упавшей точно бомба на столь консервативную семью – с доньей Элвирой чуть не случился очередной приступ, а Диего, будучи сам на взводе, поднялся на ноги так резко, что своими движениями опрокинул стул. Если бы тогда Эдуардо не обернул всё произошедшее в шутку, в семье разыгралась бы настоящая драма. Адела - наименее привлекательная из детей семьи Домингес - со своим кроличьим лицом и голубыми, практически невидными из-за веснушек, глазами, без сомнения, считалась самой симпатичной. Её весёлость оказалась такой же непреходящей, как и утренний свет. Все мы могли на неё рассчитывать, чтобы как-то поднять собственный дух, даже когда о конце зимы было рано и мечтать, потому что ветер ещё завывал среди кровельных черепиц, и нам уже порядком надоело бесконечно играть в карты при свете свечи. Её отец, дон Себастьян, обожал свою дочурку, не мог ни в чём отказать и, как правило, просил ту полушутя-полусерьёзно остаться на всю жизнь старой девой, чтобы было кому заботиться о нём самом в преклонном возрасте.

Пришла зима, а вместе с ней в земельном владении и уменьшилось количество жильцов на двух детей и одного старика, разом умерших от пневмонии. Также скончалась и бабушка, жившая в доме и, согласно подсчётам, уже более века, потому как приняла первое причастие ещё тогда, когда Чили, в 1810 году, объявила о своей независимости от Испании. Все похороны сопровождались скромными церемониями здесь же, на кладбище в Калеф'y, с течением времени ставшим настоящей топью ввиду характерных этим краям проливных дождей. Лить не переставало аж до самого начала сентября, когда повсюду вступила в свои владения настоящая весна, и мы, наконец-то, беспрепятственно смогли выйти во внутренний двор и выставить на солнце покрытые плесенью одежду и матрацы. Донья Эльвира, кутаясь в шали, все эти месяцы провела то на кровати, то на кресле, с каждым днём всё больше слабея. Раз в месяц эта женщина крайне тактично спрашивала меня, мол, нет ли каких новостей, и так как их не было, принималась ещё пуще молиться, чтобы Диего и я успели подарить ей внуков.

Несмотря на нескончаемые зимние ночи, наша интимная жизнь с мужем нисколько не улучшалась. Мы встречались лишь в темноте и неизменно молча, почти что врагами, и я вечно пребывала всё с тем же чувством краха и безудержной тревоги, которые тянулись с самого первого раза. Мне казалось, что мы обнимались лишь тогда, когда я брала инициативу в свои руки, однако здесь я могла и ошибаться, ведь, возможно, так было и не всегда. С приходом весны я возобновила свои одинокие экскурсии по лесам и вулканам, скача галопом по этим необъятным пространствам, постепенно успокаивая любовный голод и утомление, а изрядно побитый в ходе верховой езды зад, в конце концов, возобладал над уже в меру обузданными желаниями. Я возвращалась домой к вечеру, неся на себе влажность леса и лошадиный пот; и тут же заставляла себя приготовить горячую ванну, где затем отмокала часами в воде, источающей аромат листьев апельсина. «Осторожнее, доченька, кавалькады и ванны достаточно вредны для живота, ведь их сочетание вызывает бесплодие», - предупреждала моя вечно страдающая свекровь.

Донья Эльвира была женщина простая, сама доброта и услужливость, с полупрозрачной душой, отражённой в невозмутимых озёрах её же голубых глаз, именно такой матерью, какую я всегда хотела иметь. Мы часто проводили время вместе – она вязала для своих внуков и рассказывала мне снова и снова все те же самые небольшие истории о своей жизни и о Калеф'y. Я же, благодарно слушая, с тоской осознавала, что в нашем земном мире эта женщина уже долго не протянет. На ту пору я подозревала, что даже ребёнок не сократит дистанцию между нами с Диего, да мне ничего и не было нужно, разве только преподнести малыша донье Элвире, сделав женщине самый прекрасный на свете подарок. Стоило лишь представить свою жизнь в земельном владении без неё, как я тут же чувствовала безутешную тоску.

Век подходил к своему концу, и чилийцы, суетясь, стремились присоединиться к промышленному прогрессу Европы и Северной Америки. Семья же Домингес, напротив, впрочем, как и многие другие консервативные семьи, испуганно смотрели на вынужденный отход от заведённых, казалось, раз и навсегда обычаев, равно как и на современную тенденцию подражать всему иностранному. «Это всё чёртовы проделки и больше ничего», - говорил дон Себастьян, читая в очередной раз о продвинутых технологиях в порядком устаревших газетах. Его сын Эдуардо был единственным человеком, хоть в какой-то степени интересовавшимся будущим, Диего жил вечно погружённым в свои мысли, Сюзанна же постоянно пребывала в удручённом состоянии, а Адела, та, можно сказать, ещё даже не вылупилась из яйца.