Портрет в коричневых тонах (ЛП)

- Сумма, в общем-то, не проблема… Вы лучше поскорее определитесь с ценой, - всё ещё колеблясь, сказала моя бабушка.

- Всё дело здесь не в цене, а в таланте, сеньора, - возразил он, указывая Паулине дель Валье на дверь.

Только теперь у меня появилась возможность бросить беглый взгляд на окружающую обстановку. Работы этого человека закрывали стены сверху донизу, повсюду висело множество портретов людей всех возрастов. Риберо был любимчиком представителей высшего класса, известным фотографом общественных изданий. Хотя вот что интересно: смотревшие на меня со стен его мастерской были отнюдь не заносчивые граждане с длинными волосами и не красотки-начинающие. Их место занимали индейцы, шахтёры, рыбаки, прачки, познавшие нищету дети, старики, а ещё много женщин и, в основном, из таких, кого моя бабушка выручала своими займами из Дамского клуба. Окинув взором мастерскую, легко можно было представить себе многогранное и истерзанное непростой жизнью лицо чилийского народа. Эти лица на портретах как следует перевернули всю меня изнутри, тут же захотелось узнать историю буквально каждого персонажа, внезапно я почувствовала удушье в груди, словно меня ударили в неё кулаком, и неудержимое желание расплакаться. Тем не менее, я подавила эмоцию и последовала за бабушкой с высоко поднятой головой. Уже в экипаже она попыталась меня утешить. Я не должна волноваться, - говорила бабушка, - мы ещё добьёмся, чтобы кто-нибудь другой научил меня пользоваться фотоаппаратом. Вообще-то, фотографы для того и нужны, чтобы приносить удовольствие да услаждать взор. Да что только вообразил себе этот голодранец тёмного происхождения, начав было разговаривать таким высокомерным тоном с ней, не кем иным, как самой Паулиной дель Валье. Бабушка всё продолжала разглагольствовать, однако ж, я ничего более не слышала, потому что тогда твёрдо решила для себя, что моим учителем будет только дон Хуан Риберо. На следующий день я вышла из дома задолго до того, как моя бабушка соизволила встать с постели, наказала кучеру, чтобы он отвёз меня к мастерской, после чего устроилась прямо на улице, уже было приготовившись ждать сколько потребуется, пусть даже и вечно. Дон Хуан Риберо пришёл туда около одиннадцати утра, обнаружил меня у двери и приказал немедленно вернуться домой. На ту пору я была девчонкой робкой – да и теперь я всё такая же – и очень гордой, не привыкшей ничего просить, потому что, сколько себя помню, меня лелеяли, точно королеву, и всё же врождённое мужество внутренне подталкивало меня быть очень и очень сильной. Тогда я даже не сдвинулась с места, так и оставшись сидеть возле двери мастерской. Спустя пару часов вышел фотограф, кинул на меня яростный взгляд и зашагал вниз по улице. Вернувшись с обеда, мастер увидел меня сидящую, словно пригвождённая, на том же месте с прижатым к груди фотоаппаратом. «Хорошо, - прошептал учитель, чувствуя себя побеждённым, - но я предупреждаю вас, моя юная, что у меня по отношению к вам не будет никакого особого почтения. Сюда приходят, чтобы только молча подчиняться и быстро всё осваивать, ясно?». Я согласилась кивком головы, потому что мой голос так и не прорезался.

Моя бабушка, способная договариваться о чём угодно с кем бы то ни было, в конце концов, смирилась с моим увлечением фотографией. Хотя и при том условии, чтобы я тратила столько же времени и на остальные школьные предметы, включая латинский язык и теологию, изучаемые, в основном, молодыми людьми, потому что, по её твёрдому убеждению, мне недоставало не умственных способностей, а, скорее, дисциплины.

- Почему вы не отправляете меня в общеобразовательную школу? – выспрашивала я её, воодушевлённая слухами о светском образовании для девочек, которое у моих тётушек всегда вызывало изумление.

- Такие созданы для людей другого класса, я же тебе этого никогда не позволю, - уточнила моя бабушка.