Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Эдуардо, старший брат, был куда жизнерадостнее Диего. Он обладал талантом рассказывать анекдоты и петь, знал практически все ходящие в округе легенды и истории. Эдуардо нравилось вести беседы, и молодой человек умел слушать. Тот был очень влюблён в Сюзанну; стоило лишь увидеть девушку, как сразу сияли глаза, и он никогда не терял терпение, понимая своенравные состояния души возлюбленной. Моя невестка страдала головными болями, которые, как правило, сопровождались ужасным настроением. Девушка запиралась на ключ в своей комнате, ничего не ела и приказывала не беспокоить её ни по какому поводу. Но как только боль отступала она выходила на люди без следа недомогания, улыбающаяся и ласковая, и казалась всем окружающим совершенно другим человеком. Я поняла, что девушка всегда спала одна, и что ни муж, ни дети никогда не входили в её комнату без приглашения, ведь дверь была вечно заперта. Семья уже привыкла к мигреням и депрессиям бедняжки, а вот её желание личного пространства до сих пор казалось всем чуть ли не оскорблением. В равной степени людей удивляло и то, что я никому не разрешала без своего позволения входить в небольшую тёмную комнату, где обычно проявляла свои фотографии. Более того, я им уже не раз рассказывала об ущербе, который мог произойти с моими негативами даже от одного луча света. В Калефý не было запирающихся на ключ дверей, за исключением винных погребов и кабинетных сейфов.

Здесь, разумеется, совершались мелкие кражи, не влёкшие, однако, за собой больших последствий, потому что в целом дон Себастьян закрывал на это глаза. «Наши люди крайне невежественны, такие крадут не ввиду порока либо же нужды, а скорее, поддавшись дурной привычке», - говорил мужчина, хотя, сказать по правде, у жильцов было куда больше нужд, нежели таковые допускал сам хозяин дома. Крестьяне считались свободными, но на деле жили на этой земле целыми поколениями, и людям даже не приходило в голову, что всё могло бы быть иначе, ведь им так и так было некуда уходить. Немногие тогда доживали до старости. Большинство ребятишек умирало ещё в детстве от кишечных инфекций, укусов крыс и пневмонии. Женщины прощались с жизнью в родах либо же от истощения, а мужчин губили несчастные случаи, заражённые раны и отравления алкоголем.

Ближайшая больница принадлежала немцам, где работал доктором широко известный на всю округу баварец. Однако выезжал тот к своим больным лишь по серьёзным непредвиденным обстоятельствам; незначительные недомогания, как правило, лечили, прибегая к природным, хранящимся в тайне, средствам, молитве и приготовленным туземными знахарками смесям, которые знали силу местных растений лучше кого бы то ни было.

Под конец мая наступила зима и, немилосердная, развернулась повсюду дождевым занавесом, обильно омывающим пейзаж, точно терпеливая прачка, и простёрлась над природой своей рано наступающей темнотой, вынуждавшими нас собираться всем вместе уже в четыре часа пополудни, тем самым превращая вечера в нескончаемую однообразную вечность.

Теперь я не могла, как прежде, отправляться в свои долгие кавалькады или беспрестанно фотографировать населяющих земельное владение людей. Мы все находились словно в некой изоляции, дороги превратились в настоящую трясину, отчего нас никто не навещал. Я развлекалась, занимаясь в тёмной комнате проявлением своих снимков, используя различные техники, и делала семейные фотографии. Тогда я обнаружила, что всё существующее было связано между собой, представляя часть какого-то сложного рисунка. Кажущееся с первого взгляда запутанными случайностями при скрупулезном наблюдении в объектив фотоаппарата во всём этом постепенно просматривается идеальная симметрия.

Ведь ничто в нашем мире не случайно, и в нём нет места простой обыденности. Как в хаотической растительности лесов существуют строгая причинная связь и определённый эффект, на каждом дереве обитает множество птиц, на каждую птичку приходятся тысячи насекомых, а в каждом насекомом заложено бесчисленное количество органических частиц. Вот точно также и крестьяне, окружив себя трудом или семьёй, защищаясь от зимы в собственных домах, являются обязательными составляющими всеобщей огромной фрески. Сама суть зачастую бывает невидна; её улавливает скорее не глаз, а сердце, и лишь фотоаппарату иногда удаётся запечатлеть не суть, а только какие-то её признаки. Именно этого и пытался добиться в своём искусстве учитель Риберо, что старался передать и мне: превзойти простую документальность и достичь сердцевины, то есть самой души человеческой реальности. Подобные едва заметные связи, появляющиеся исключительно на специальной, предназначенной для фотографий, бумаге глубоко трогали мою душу и воодушевляли на дальнейшие опыты в этой сфере.