Портрет в коричневых тонах (ЛП)

Тао Чьен вставал до рассвета и выходил в сад, где выполнял свои военные упражнения, тем самым поддерживая нужную форму тела, ясность и живость ума. Вслед за этим тотчас медитировал в течение получаса, и только по окончании зажигал огонь, чтобы поставить чайник. Нежно будил Элизу поцелуем и чашкой зелёного чая, которая тот, находясь ещё в кровати, медленно прихлёбывала. И этот момент оба считали для себя священным: чашка чая, что выпивали вместе, отмечала собой ночь, когда двое сливались в тесном объятье. То, что происходило между ними за закрытой дверью комнаты, вознаграждало потраченные днём усилия. Любовь этой пары началась когда-то с нежной дружбы, постепенно сотканной тончайшим образом среди различных, вызываемых препятствиями, козней. Поначалу те состояли в насущной необходимости понимать друг друга по-английски и поверхностно скакать сквозь предрассудки, порождавшиеся расами и культурами, а затем затрагивали и разницу в возрасте. Они жили и работали вместе под общей крышей более трёх лет перед тем, как осмелиться перейти невидимую, разделявшую пару, границу. И неизбежно получилось так, что Элиза множество раз ходила кругами в нескончаемом путешествии, гонясь за гипотетическим возлюбленным. Он то и дело ускользал, точно тень, сквозь её пальцы и оставлял по обочинам дороги своё прошлое и свою наивность. А ещё побуждал противостоять и саму девушку навязчивым идеям, когда, ошеломлённая, та стояла перед снесённой с плеч головой и будучи умерщвлённой гвалтом, устроенном по поводу поимки легендарного бандита по имени Хоакин Мурьета. Всё зрелище и произошло ради осознания того, что и впредь находиться рядом с Тао Чьеном было её судьбой. Чжун и, напротив, уже давно об этом знал и ждал её с молчаливой настойчивостью, свойственной любви зрелого человека.

В ту ночь, когда, наконец, Элиза осмелилась пройти восьмиметровый коридор, отделяющий её комнату от комнаты Тао Чьена, их жизни изменились целиком и полностью, словно на корень общего прошлого этой пары обрушился удар топора. Начиная с этой памятной страстной ночи никогда больше не было ни малейшей возможности, ни искушения повернуть назад, взамен чего перед ними стоял лишь вызов, побуждающий создать собственное пространство в мире, где о смешении рас не было бы и речи. Элиза пришла разутая, в ночной сорочке, всматриваясь во мрак. Подойдя, толкнула дверь комнаты Тао Чьена, уверенная в том, что последняя не заперта, потому как в душе догадывалась, что он желал её столь сильно, как и она его, хотя, несмотря на подобную определённую мысль, всё же несколько испугалась, осознав безвозвратное предназначение собственного решения. Молодая девушка сильно сомневалась перед тем, как сделать данный шаг, потому что чжун и являлся и её покровителем, и отцом, и братом, и лучшим другом, даже можно сказать, что и единственной семьёй на всё ещё чужой земле. Она боялась навсегда потерять этого человека, осознав себя его любовницей, хотя сама стояла уже у порога, и мучительное беспокойство прикоснуться к любимому было куда сильнее царящих в голове различных хитросплетений. Так, вошла в комнату и при свете стоявшей на столе свечи увидела его сидящим на кровати со скрещенными ногами, одетым в тунику и белые хлопковые брюки в ожидании своей любимой. И всё же Элизе не удалось спросить, сколько ночей провёл он таким способом, внимательный к шуму её шагов в коридоре, потому что сама была несколько ошеломлена собственной смелостью, в то же время дрожа от застенчивости и, казалось, преждевременной развязки, которая вот-вот должна произойти. Тао Чьен не дал ей время вернуться назад. Напротив, сам вышел девушке навстречу и раскинул руки. Меж тем она вслепую продвигалась вперёд, пока не почувствовала грудь дорогого человека, куда и уткнулась лицом, вдыхая такой знакомый аромат солёной морской воды, исходящий от любимого мужчины. И пришлось даже схватиться двумя руками за его тунику, потому что собственные колени так и сгибались, в то время как с губ неудержимо слетали нелепые объяснения, смешиваясь со словами любви на китайском языке, что, не переставая, шептал он. Элиза чувствовала руки, поднимающие ту от пола и затем нежно укладывающие на кровать, ощущала тёплое дыхание на своей шее и умело поддерживающие ласковые кисти рук. И в этот момент девушкой полностью завладело какое-то неудержимое беспокойство, что вызвало у неё, раскаявшейся и напуганной одновременно, неподдельную дрожь.