Портрет в сандаловой рамке

— Эти снимки сделаны в зоопарке. Вообще я предпочитаю дикую природу. А знаете что — я ведь ваш должник. Приглашаю составить мне компанию. В пятницу я отправляюсь на охоту. Помилуйте, что за испуганное лицо?! У вас, между прочим, испорченное воображение, мадмуазель. Заметили — все мои предложения вы воспринимаете в пику. В начале приняли за порнографа, потом за душегуба, а теперь — гнусного соблазнителя. Не надо так хмурится — возьмите с собой подругу, приятеля, маман в конце концов. Капитан Вернер, как я понял, вам не совсем по душе.

— Ненавижу, — прошептала Анна и поднялась. — Я буду у парка…

— В восемь утра не рано? Да, непременно наденьте боты и что-нибудь более существенное, — он кончиками пальцев коснулся ее легкого шарфика. — Букли и чернобурка пока не понадобятся.

6

— Они встретились у входа в парк, потом долго шли по тропинкам, невзначай касаясь друг друга рукавами и пугливо отшатываясь. Что за напасть для влюбленных — «краснеть удушливой волной»! Уверена — они «заболели» друг другом с первого взгляда. Анна частенько отворачивалась, скрывая вспыхнувший румянец. Лес ждал их, подготовив все уловки весенней ворожбы — клейкие листочки, россыпи подснежников на полянах, торопливую рябь прозрачных теней, снежно-медовый запах проснувшейся земли. Сладкая западня…

Мишель был одет по-охотничьи, в прилично потертую бурую замшевую куртку, длинные сапоги, только вместо ружья на его плече висел фотоаппарат. Анна постаралась одеться туристкой — шерстяной лыжный костюм бутылочного цвета, резиновые ботики и белый беретик, косо сидевший на ее гладких, подстриженных до мочек ушей, волосах. Но шифоновый шарфик, так подходящий к разным весенним нежностям, все же не был забыт. В погоне за интересным кадром, они забрались в чащу. Анна то копалась в траве, то пробиралась через бурелом, выискивая нечто забавное и трогательное — жучков, паучков, пробивающиеся сквозь прелую листву ростки, и даже пробовала снимать сама.

— Ой! Оно же совсем гнилое! — Анна покачнулась, стоя на толстом стволе поваленного дерева, ветка под ее ногами хрустнула, еще секунда — и ее ждало позорное падении в глинистую, смачно блестевшую проталину. Но рука Мишеля оказалась рядом.

— Держитесь, мадмуазель! — он изобразил стойку кавалера, приглашающего на танец. Прочно ухватившись за рукав, Анна посмотрела на него удивленно и немного испуганно.

— Что-то не так? У меня на носу паучок? — Мишель обмахнул ладонью лицо.

— В этом свитере вы другой.

— Хуже или лучше?

— Моложе. Вы ведь совсем не старый.

— Какое великодушие! Благодарю, мадмуазель. Я хорошо помню, что в двадцать, мне все тридцатилетние казались стариками. А Мишелю Тисо — мастеру фотодела — скоро стукнет сорок. Сорок! Никак не пойму как такое могло случиться со мной…

— Это еще не страшно. У нас в университете был профессор химии сорока пяти лет! Чеканный профиль, черные кудри, такие, знаете — живописные, поэтические… Отвернется к доске писать формулы — в аудитории сплошные томные вздохи. У нас, на медицинском, было много девиц. В Анри Дебера были влюблены абсолютно все! — Анна сидела на пне, разглаживая на коленях клетчатую юбку, и старательно делала вид, что болтает о пустяках.

— Вы тоже? Тоже влюбились в этого престарелого Анри?

— Немножко, — она досадливо пожала плечами, — Немножко не считается. Я думаю, что это была совсем даже не любовь. Обыкновенное увлечение. Любовь, это когда можно умереть от счастья. От восторга, от того, что это невероятное чудо случилось с тобой… Наверно, такое вообще не возможно перенести…

— А вы ведь в самом деле совсем девчонка. И весьма романтичная, почему-то вздохнул Тисо. — От счастья не умирают, поверьте старику, — голос Мишель прозвучал строго и печально. — Если любовь настоящая — умирать очень страшно. Потому что невозможно расстаться. И каждое расставание — как разлука навсегда. Как маленькая смерть.

Словно смутившись своей откровенности, он пошел к освещенной солнцем поляне. Анна двинулась следом.

— Вы слышите писк? — насторожилась она. — Вон там, под деревом! — Анна кинулась к едва опушенному акварельной листвой ясеню и присела в траву: — Галчонок! Совсем махонький. Выпал из гнезда. Боже, как он меня боится, дурашка!

Мишель осторожно ухватил отчаянно верещавшего птенца:

— Шустряк желторотый. А вот и семейство обеспокоилось. Ишь — целый табор собрался — засели в сторонке и галдят.

— У них там, на клене, гнездо! Вон, — придерживая берет, Анна задрала голову, — На самой верхотуре.

— Держите, — Мишель повесил фотоаппарат на ее плечо, засунул галчонка за пазуху и начал взбираться на дерево: — Надеюсь, я не перепутаю квартиру.

— Не надо! Вы же свалитесь! — крикнула Анна, засунув постоянно сваливавшийся берет в карман.

— Я и в самом деле выгляжу таким дряхлым? Обратите внимание — ловок, спортивен, милосерден, — добравшись до верхушки дерева, Мишель опустил птенца в гнездо. — А ну, живее домой, гуляка. И впредь будь поосторожней.

Раскачавшись на толстой ветке, он спрыгнул на землю.

— Ой…

— Нога? — подбежала Анна.