Портрет в сиреневых тонах и другие истории (сборник)

Чувствовала я себя не очень хорошо, мой муж машину водил как-то рывками (я думала, естественно, что специально), поэтому ездила на работу на метро. Так мы и жили, вместе выходили из дома, он садился в машину, а я шла на метро.

На работу приезжали практически одновременно, вместе открывали дверь и шли в один кабинет. Я к тому времени – уже обиженная на весь белый свет, мой муж – в недоумении, чем это я так расстроена, может, меня кто обидел?

Обидела меня беременность, все беременные очень обидчивые, это у них такое стойкое физическое состояние. Ну а на кого обижаться? Ну, конечно, на собственного мужа! Ну вот почему он не спрашивает меня каждые пять минут, как я себя чувствую? Нет, лучше пусть он меня спрашивает каждую минуту. Или вот почему опять не заметил, что на мне новая кофта? Ну неужели трудно каждое утро говорить: «Ну какая же ты у меня красавица!»

Ну не можешь про кофты запомнить, ладно, у меня их действительно много, ошибиться можно. А просто, не уточняя: «А кофточка тебе эта идет, ну просто супер. И живот не очень большой и тебя даже украшает. И вообще, за тот час, что без тебя в машине ехал, так соскучился, так за тебя волновался. Как хорошо, что мы опять вместе».

Вот что, сложно произнести эти три предложения? Можно их даже наизусть выучить и каждый раз аккуратно повторять. Я даже не замечу, что они одни и те же! Все равно приятно будет, и на душе будет сразу легко и спокойно.

Нет, идет к нашему кабинету и сосредоточенно о чем-то думает. Видимо – не обо мне. Ну почему не обо мне? И вообще, о чем тогда? Наверное, о работе. Ну ты подумай одну минуту обо мне, мне про это кратко расскажи и думай потом себе опять про работу! И я сразу стану само спокойствие и истериками тебя донимать не буду! Нет, никак и ничего не получается.

Мои фантазии постоянно разбиваются об унылую реальность.

– Лена, у тебя плохое настроение? – Боже, ну с чего же оно хорошим-то будет?! Можно, конечно, все мои мысли сейчас повторить вслух, можно записать то, что он будет мне говорить каждое утро, на бумажке и давать ему зачитывать каждый день. Но наверное, не поможет, наверное, все равно найду, на что обидеться. Наверняка зачитывать будет не с теми интонациями, как мне бы хотелось. Грустно. Как там у Лермонтова: «И скучно и грустно, и некому руку подать / В минуту душевной невзгоды…» – во-во, невзгода – это у меня, нет, ну как же верно сказал Лермонтов, как будто сам беременным был!

– Лена, нужно позвонить в Германию.

Опять за свое! А слова любви, а забота? Ведь целый час не виделись.

Может, плюнуть на все? И начать жизнь заново? Заново, наверное, будет все-таки сложновато. Беременной-то… Ладно, буду в Германию звонить, видно, все беременные одинаково депрессивно недоверчивы к своим мужьям, а все мужья беременных совершенно не понимают, что жизнь уже изменилась. Ребенка еще нет, а жизнь уже другая, реагировать надо на все по-другому, начинать постоянно рассказывать своей жене о том, как он, то есть муж, счастлив и как благодарен своей жене.

Да, мужьям этого не понять, не тонкие они натуры, не тонкие. Просто даже черствые. Что там про них в книжках пишут? Они с Марса, а мы с Венеры? Жаль, нельзя никак сейчас на Венеру. Ну да ладно, мне бы, главное, ребенка родить. А там я его в рюкзачок и вперед, покорять новые горизонты. Будет себя муж и дальше так же безрадостно вести, мы и без мужа обойдемся. Сейчас, конечно, сложно. Чувство незащищенности очень острое. И потом, кого же я буду все время пилить? И он останется недопиленным? Не выйдет! Пусть дальше терпит, в конце концов, его же ребенок!

Роды были преждевременными, очень тяжелыми. «Скорую» вызывала себе сама, в роддом привезли не в тот, который лучший, а в тот, который самый близкий к дому. Задача была – довезти, успеть, спасти.

Довезли, успели, спасли. С трудом. Обоих.

И все, про рюкзачок я забыла сразу. Тот животный ужас, который я испытала при мысли, что мой сын мог не родиться, сразу пригвоздил меня к земле. Я почти перестала соображать, и из этого состояния меня вся семья вытаскивала месяцев шесть, если не больше.

Муж тоже от семьи не отставал, даже, можно сказать, был на передовой. Вставал со мной ночью, переодевал ребенка, подогревал смеси, просто сидел рядом, пока я кормила Павлика. Для меня это было очень важно. Я думала, ну вот, наконец, в нем проснулся отец. Да и пора, ведь уже за тридцать. Как раз тот возраст, когда мужчина начинает понимать, что есть семья, что есть дети.