Портреты

Он только кивнул и пошел за мной, не выпуская моей руки. Я быстро принялась за дело, а Гастон уселся напротив и молча смотрел на меня. Видимо, его успокаивали мои размеренные движения. Я болтала с ним, рассказывала о том, как я о нем беспокоилась, и о том, как рада, что он вернулся, уговаривая больше ни о чем не волноваться. Он ничего мне не отвечал. Что бы с ним ни случилось, но он был явно ужасно огорчен, и ему нужно было время, чтобы прийти в себя.

Омлет с толстым куском ветчины и большой ломоть хлеба, с помощью которого он помогал себе уничтожать все это, помогли ему восстановить силы, и он стал менее бледным. Бормоча слова благодарности, Гастон допил свое какао, и я, сделав ему вторую чашку, усадила его на диван.

– А теперь, малыш, расскажи мне все с самого начала.

Было похоже, что я открыла шлюзы, и на меня хлынул поток. Тетя, которая приехала, чтобы увезти его подальше от меня, его протест, потом долгое путешествие в машине на юго-восток. Он сказал, что в Ницце его заставили сидеть почти все время взаперти и что он собирался добыть денег, чтобы удрать, но прошлой ночью был вынужден убежать, ничего не дожидаясь.

– Потому что понимаете, мадемуазель, я ужасно перепугался, просто ужасно... Я такое увидел и услышал...

– Чего же ты испугался? – спросила я, начиная что-то подозревать.

– Я спал, но меня разбудил крик, и я услышал мужской голос. Мне показалось, что я его знаю, я пошел вниз и стал слушать из-за двери. Слышно было не очень хорошо, но я смотрел в замочную скважину.

– И о чем они говорили, Гастон? – впервые я не могла его отругать за то, что он подслушивал.

– Они говорили по-английски, мадемуазель. Я даже не знал, что тетя знает английский. Но это точно.

– Да, да. Так что же заставило тебя удрать среди ночи?

– Они дрались. Вообще-то я почти ничего не понял. Тетя Жозефина сказала, что она сделала то, что надо, что она знала, что собирается сделать он, и что ей бы тогда не поздоровилось. А он ответил, что она совершенно права, и что если она думает, что земля может сейчас носить их обоих, то ошибается. Что это значит, а, мадемуазель?

Я нахмурилась.

– Только то, что они должны быть друг от друга подальше. Продолжай.

– Он закричал, что хватит того, что она уже выиграла от своего вранья, и что он не допустит, чтобы через столько лет все вылезло наружу. И еще сказал, чтобы она даже не пыталась скрыться, и чтобы знала, что он ее все равно разыщет. А потом они стали спорить насчет других людей и денег. Это все я не очень хорошо разобрал. Я думаю, он ругался. Но я не понял, мадемуазель!

– Я тоже не понимаю, малыш, – ответила я, стараясь казаться спокойной, хотя чувствовала, что кровь стынет в моих жилах. Меньше всего Гастону сейчас нужна была женская истерика. – Вспомни все-все, что помнишь, и, может быть, мы вдвоем сумеем разобраться. Все, Гастон, понимаешь? – торопливо добавила я.

– Ну, она ответила, что если бы только могла, то сообщила бы про него в полицию, и если он еще что-нибудь попробует сделать, то сообщит, пусть даже ей придется рассказать про то, что она тоже участвовала. А потом он сказал, что убийство, так он и сказал, мадемуазель, что убийство совершить легче, чем многие думают, и что, если она не глупая, то лучше ей его послушаться. А она сказала, что он, наверное, ненормальный, если хочет решиться на такое, и что на этот раз он точно окажется на веревке, где ему и место. И еще она сказала, что ей положена ее доля – я правильно говорю по-английски? Я точно не знаю.

– Да, Гастон, правильно. – Мне казалось, что вокруг меня все рухнуло в одно мгновенье.

– Что ей положена ее доля, если он не хочет, чтобы она пошла в полицию. А он ответил, что давным-давно с ней расплатился, и что лучше умрет, чем даст ей еще хоть один пенс, и что он не позволит ей ему мешать. А потом он сказал, что увезет меня, мадемуазель! Тетя ответила, что я для него никто, а он не согласился и сказал, что она не должна была меня забирать, потому что так только хуже, и что это глупейшая ошибка и что он бы никогда не узнал, если бы не картина. А она сказала, что даже не подозревала о ней. Потом она начала плакать и повторять, что я принадлежу ей, и что он не может меня у нее отнять, иначе она вправду позвонит в полицию. Они кричали друг другу просто жуткие слова, и он очень сильно ее ударил...

Голос Гастона дрогнул, и он жалобно всхлипнул.

– И что потом, малыш? – осторожно спросила я.

– Не знаю, мадемуазель. Я не удержался на ногах и шлепнулся возле двери. Получился ужасный грохот, и он снова выругался. Наверное, он понял, вот я и дунул из дому. Не знаю, видел ли он меня или нет.

– И что же ты сделал дальше? – спросила я, уже почти не слыша его.