Портреты пером

Четыре матроса работали веслами, в радостном ожидании Тепляков глядел вперед — туда, где на пологом береговом склоне зеленых холмов виднелись белые домики с красными черепичными крышами. Несколько минаретов возвышались над городом, купола их серебристо блестели. Стены крепости местами были разрушены, широкие проломы оставались там со времени прошлогодней осады. Баркас проплыл между рядами стоящих на рейде судов и пристал к берегу возле крепостных ворот.

У Теплякова было при себе письмо Воронцова к главному военному начальнику в крепости Варна генералу Головину. У первого встреченного русского солдата он спросил, как найти квартиру генерала. Солдат охотно взялся проводить Теплякова и его слугу, повел их по узким, но людным улочкам, вдоль глухих стен домов. Дома здесь были построены так, что окна выходили не на улицу, а во внутренние дворики.

Головин принял Теплякова любезно. Предложил остановиться на квартире его адъютантов, пока не подыщут более удобное жилье.

«На другой день по прибытии моем в Варну, — рассказывает Тепляков, — мне отвели квартиру в бедном греческом домике, тесном, полуразрушенном, но по соседству с квартирою генерала Головина». По узкой лесенке он поднялся на галерею вдоль стены дома, обращенной в сад, и вошел в пустую комнату. В окнах, заклеенных бумагой, не было стекол, свет проникал только через дверь (кстати говоря, стекол не было нигде по всей Варне, заменяли их чаще всего деревянные решетки). Хорошо, что погода была уже по-весеннему теплой — можно было не только не топить камин, но и держать наружную дверь открытой.

Притащили в комнату колченогий стол, две скамейки и кровать. На столе Тепляков с удовольствием разложил свои книги и бумаги, на беленой стене повесил карты Болгарии. Не замедлил явиться хозяин дома, грек. Сел у камина, раскурил трубку и — видать, любопытство одолевало — завел разговор с постояльцем. «Я говорил по-русски, он — по-турецки и по-гречески, — рассказывает Тепляков. — Много ли мы понимали друг друга — об этом ни слова: довольно того, что, протолковав более часу, мы расстались самыми добрыми приятелями».

Он написал письмо брату Алексею: «Знаете ли, почему этот бродячий быт дороже мне всех ваших… но оставим это. Скажу только, что с дощатого крыльца моего я вижу с одной стороны роскошную пелену моря, усеянного судами; с другой — любуюсь разноцветною панорамою Варны. Посреди моего двора цветет юное миртовое дерево, у забора пестреет огород и небольшой цветник, а за воротами шумит фонтан [то есть просто источник] под склоном огромной плакучей ивы». Где-то рядом, в листве, слышалось воркованье лесных горлиц; оно становилось особенно явственным, когда наступала ночная тишина.

Он принялся выискивать в городе предметы древности. Заглядывал в уцелевшие церкви.

Стены цитадели оказались «испещрены обломками мраморных карнизов, великолепных капителей и разных других украшений изящного греческого зодчества». Видимо, при возведении цитадели — бог знает когда — эти куски мрамора были использованы просто как строительный материал.

В разных кварталах города Тепляков обнаружил пять обломков мраморных надгробий с барельефами и греческими надписями. Нашел барельеф с изображением головы всадника, нашел барельеф с изображением Эскулапа, Гигеи, богини здоровья, и двух женщин с младенцем. «Этот памятник древности, — рассказывает Тепляков, — отыскан в погребе одного грека, между старыми бочками и бутылками, я нашел его покрытым запекшейся кровью»: на этом куске мрамора, возможно, рубили голову петуху; впрочем, кровь могла оказаться и человеческой.

Приобретать монеты и медали было не просто.