Портреты пером

«На днях, сказал мне Григорович, виделся он с одним из придворных Аничкова дворца, и, когда говорил с ним о печальном положении России, придворный сказал ему:

— Вот погодите, Александр III все возьмет в ежовые рукавицы и все подтянет.

— Что ж он сделает? — спрашивает его Григорович.

— Он стеснит теперешнюю свободу.

Хорошо пророчество, нечего сказать!

…Никто не чувствует себя свободным — а нам угрожают не карою зла, а стеснением свободы. По мнению Григоровича, для России еще нужна палка Петра I и его железная воля — но не для стеснения свободы, а для обуздания чиновничьего и дворцового произвола, разграбления казны…»

В феврале-марте 1877 года общее внимание приковал к себе судебный процесс над большой группой русских революционеров-народников. Это был так называемый «процесс 50-ти». В день его открытия Тургенев из Парижа писал Полонскому: «Очень бы мне хотелось приехать пораньше в Петербург, чтобы застать еще тот процесс нигилистов, который должен сегодня начаться; но это, к сожалению, невозможно».

Одним из главных обвиняемых на процессе была Софья Бардина (в числе пятнадцати приговоренных к каторге оказалось, шесть женщин). На суде она заявила: «Преследуйте нас, как хотите, но я глубоко убеждена, что такое широкое движение, продолжающееся уже несколько лет сряду и вызванное, очевидно, самым духом времени, не может быть остановлено никакими репрессивными мерами…»

О том, что происходило на суде, и о суровых приговорах Полонский узнавал из газет. И волновался, и переживал, и задавал себе вопросы, на которые не находил ответа:

Что мне она — не жена, не любовница,
           И не родная мне дочь,
Так отчего ж ее доля проклятая
           Ходит за мной день и ночь?
Словно зовет меня, в зле неповинного,
           В суд отвечать за нее —
Словно страданьем ее заколдовано
           Бедное сердце мое.
Вот и теперь мне как будто мерещится
           Жесткая койка тюрьмы,
Двери с засовами, окна под сводами,
           Мертвая тишь полутьмы…

Только в сентябре 1878 года эти стихи (в переделанном виде, причем была выброшена вторая строфа) появились на страницах «Вестника Европы». Редактор Стасюлевич, с разрешения Полонского, вычеркнул заголовок — «Узница».

В стихотворении прозвучало глубокое сочувствие поэта к женщинам, осужденным по «процессу 50-ти». Но, может быть, перед его глазами образ лишь одной из шести? На этот вопрос поэт не оставил нам ответа.

Полонский записывал в дневнике (8 августа 1878 года):

«…Вчера вечером принесли мне на просмотр выписку из высочайше одобренного журнала особого совещания по вопросу „О причинах, препятствующих положить предел усиливающейся противоправительственной ажитации, и мерах, кои полезно было бы принять к ее ослаблению“.

Записка, конечно, составлена нашими государственными людьми, и, когда я читал ее, я думал, что ее составили дети под руководством своих гувернеров — до такой степени она пуста и несостоятельна.

Наши государственные люди видят вред в распространении образования в России и, чтоб убить социализм, придумывают средство — ограничить число учеников, т. е. хотят подлить масла в огонь! О слепцы! О маленькие люди, которые хотят остановить поток идей и силу всесокрушающего времени!»

Глава девятая

В конце лета 1878 года Полонские переехали на новую квартиру: в дом на углу Николаевской и Звенигородской. Из окон их виден был пустынный Семеновский плац.