Портреты учителей

Было еще одно ристалище, на котором я постоянно скрещивал копья со старым хирургом. Меня возмущало, что он не отказывался от гонораров за операции.

Нельзя сказать, что моя позиция была абсолютно неуязвима.

Борис Михайлович мог внезапно появиться в отделении ночью, без приглашения, если состояние больного вызывало у него тревогу. И чаще всего он появлялся у больного, от которого не ждал гонорара.

Он мог до хрипа спорить с администрацией по поводу дефицитного лекарства для пациента, не имевшего средств для приобретения лекарства за стенами больницы.

Меня в ту пору поражало противоречивое сочетание врачебного бескорыстия и, как мне представлялось, страсти к обогащению.

Борис Михайлович обычно отделывался шуткой, когда я затевал разговор на эту тему.

— У нас в отделении действительно блестящие врачи. Каждый из них может прооперировать наилучшим образом. Но если выбор пациента или родственника пал на меня, нет ничего удивительного в том, что этот выбор должен быть оплачен. Кроме того, не вам поднимать на меня руку. Я никогда не беру за операцию больше тысячи рублей. А сколько тысяч рублей стоит ортопедический стол, который благодарный пациент сделал вам на «Арсенале»?

— Но он ведь сделан не для меня лично. Он, как видите, стоит в отделении.

— Я тоже существую для отделения. С точки зрения социалистической законности (ах, какое изумительное словосочетание, я бы даже сказал — словоблудие!) мы оба уголовные преступники.

Однажды профессор Городинский поставил меня в крайне неловкое положение. Из отделения выписывался прооперированный мною больной. Он зашел в ординаторскую попрощаться со мной. Сердечно пожимая мою руку, он с чувством произнес:

— Дорогой доктор, я просто не знаю, как вас отблагодарить? Борис Михайлович иронически хмыкнул и, глядя поверх наших голов, сказал:

— С тех пор, как человечество придумало денежные купюры, эта проблема решается очень просто.

В другой раз, когда мне подарили огромный букет цветов, профессор насмешливо предложил:

— Ион Лазаревич, потрясите букет.

Врачи рассмеялись. Я недоуменно посмотрел на них.

Борис Михайлович тут же рассказал, что произошло с нашим коллегой, доктором Каштеляном, который беззлобно ворчал, слушая этот рассказ.

Оказывается доктор Каштелян однажды сделал почти невероятное, вытащив с того света безнадежного пациента.

Старый хирург, многие годы работавший с профессором Городинским, даже не сомневался в том, что этот весьма состоятельный пациент найдет способ отблагодарить своего спасителя.

Действительно, пациент пришел домой к Семену Федоровичу и принес ему букет цветов. Старый врач тут же пошел в коммунальную кухню (в большой квартире жило восемь семейств), в сердцах швырнул букет в отапливаемую углем плиту и, разгневанный вышел в коридор.

Вдогонку из кухни донесся испуганный крик соседки-врача:

— Семен Федорович, деньги горят!

Он вернулся в кухню и обнаружил полусгоревший конверт с деньгами. Сгорела тысяча рублей — сто двадцать пять процентов его месячной зарплаты без вычетов.

Получая букет цветов в присутствии Бориса Михайловича, я неизменно слышал одну и ту же фразу:

— Ион Лазаревич, потрясите букет.

Постоянно воюя с профессором Городинским по поводу гонораров, я не мог не восхищаться широтой его натуры. Причем, это была не широта русского купца нувориша, а широта этакого барина-аристократа.

В женский день, 8 марта он привозил в своей «Волге» два огромных чемодана. (Это стало традицией). В одном чемодане были вина и закуски. В ординаторской накрывали столы, вокруг которых размещался весь персонал отделения.

Из второго чемодана Борис Михайлович извлекал подарки и с соответствующим приветствием вручал их каждой женщине.

Им соблюдался социалистический принцип: от каждого по способности, каждому по труду. Старшая операционная сестра, неизменный участник всех его операций, получала дорогой отрез на пальто, или отличный сервиз, или еще что-нибудь эквивалентное по цене. Дальше по нисходящей шли более скромные дары. Но даже санитарки не скрывали радости, получая подарки, стоимость которых равнялась доброй доле их зарплпты.

Профессор Городинский иронически реагировал на так называемые окольные гонорары — различные ремесленные услуги благодарных пациентов, произведенные или сворованные на производстве приборы и инструменты.

— Господа-товарищи, — говорил он, — мы живем не в эпоху первобытно-общинного строя. Зачем вам понадобился примитивный товарный обмен, когда существуют деньги? Я предпочитаю получать наличные и платить ими за ремонт и обслуживание моего автомобиля, хотя, как вам известно, в Киеве существует достаточное количество автохозяйств, готовых взять мою «Волгу» на бесплатное попечение.

Он критиковал даже мою любовь к слесарным и столярным работам, считая, что я непродуктивно трачу свое время, так как в нормальном государстве труд врача должен цениться выше, чем труд слесаря или столяра. Кроме того, хирург обязан беречь свои руки.