Портреты учителей

Мы встретились, как добрые знакомые. Он вспомнил, что я был старательным студентом. А я испытывал чувство благодарности к одному из первых моих учителей в медицинском институте.

Говорят, что никто не может аттестовать хирурга более объективно, чем операционная сестра. Все пять операционных сестер нашего отделения были добросовестными работниками, сдержанными в оценке врачей, хотя мы знали, что не ко всем они относятся с одинаковым уважением. Тем неожиданнее было услышать от них, что доктор Бзенко оперирует очень грубо, а в некоторых случаях просто кромсает ткани и вообще больше похож на мясника, чем на врача. Очень нескоро до меня дошел смысл слов «в некоторых случаях».

Однажды, улучшив свободную минуту, я зашел в операционную, когда там работал доктор Бзенко. Действительно, операция произвела на меня неприятное впечатление. Даже препарируя трупы в анатомке, работают более деликатно. Но ведь доктор Бзенко был одним из первых моих учителей. Увы, трудно быть объективным. Не мог я относиться к нему с такой же мерой требовательности, как к другим моим коллегам.

В конце концов, если за единицу отсчета принять таких хирургов, как Городинский, Яшунин или Балабушко, то сколько всего наберется врачей, подобных им?

Профессора Городинского я считал своим учителем. Его портрет в этой книге. Яшунин и Балабушко были просто моими коллегами.

Собственно говоря, а почему не учителями? Только потому, что врачи и пациенты считали нас профессионалами одного уровня — их в хирургии, а меня в ортопедии? Но у меня ведь и мыслей таких не было. Я всегда считал их намного выше себя, хотя бы потому, что они уже были зрелыми клиницистами, когда я еще только начинал первые шаги в институте. Конечно, я учился у своих коллег. Тем более, у таких коллег!

Два Петра, Яшунин и Балабушко, вместе прошли всю войну. Яшунин, чуть старше и опытнее, на первых порах был наставником и учителем Балабушко. Но вскоре они сравнялись в опыте и в мастерстве. Когда я познакомился с ними весной 1957 года, это были хирурги экстракласса… Очень разные, как, скажем, Сороковая симфония Моцарта и Пятая симфония Малера, они были восьмитысячниками врачебных Гималаев.

Интересно было наблюдать за тем, как работает Петр Васильевич Яшунин, как он обследует больного, как беседует с ним, как оперирует или перевязывает. Создавалось впечатление, что все это он делает развлекаясь.

Петр Андреевич Балабушко, даже собирая у больного анамнез, казалось, ворочал тяжелые глыбы. Все у этого невысокого человека было обстоятельным и тяжеловесным. Так обрабатывает свою ниву радивый хозяин.

Было чему учиться у этих двух замечательных врачей!

Но рассказ здесь не о них. Рассказ о докторе Бзенко, которого, естественно, я даже не пытался сравнить с Яшунином и Балабушко, но которого, в память о прошлом, был не в состоянии квалифицировать так, как следовало хотя бы из того, что мне довелось увидеть.

Однажды в хирургическое отделение нашей больницы поступила жена моего доброго знакомого. Лелю амбулаторно обследовал доктор Яшунин. Он обнаружил у нее незначительную мастопатию уплотнение в груди и посоветовал ей быть на как можно большем расстоянии от врачей.

Леля, испуганная разговорами о случаях рака, которые прозевали хирурги, настаивала на удалении уплотнения из молочной железы.

Добрый и снисходительный Яшунин, отлично понимая состояние Лели, согласился и госпитализировал ее для оперативного вмешательства. Он понимал, что вред от небольшой операции под местным обезболиванием — значительно меньшее зло, чем психологическое напряжение испуганной женщины.

Яшунин был главным врачем больницы. В утро, когда он должен был проперировать Лелю, его внезапно вызвали в горздравотдел. Он уехал, не отменив операции, так как рассчитывал вскоре вернуться.

Обстановкой воспользовался доктор Бзенко.

Следует заметить, что именно в пору, когда хирургическое отделение стало базой кафедры института усовершенствования врачей, когда уже не было тайной, что талантливого Яшунина сменит бездарный и бездушный чиновник от медицины, начался развал одной из лучших больниц города Киева.

Итак, Бзенко взял Лелю в операционную. Под местным обезболиванием он удалил небольшое уплотнение из молочной железы, но не зашил рану, а прикрыл ее салфеткой, объяснив стоявшим вокруг операционного стола курсантам, что его дальнейшие действия зависят от результата гистологического исследования удаленной опухоли.

Леля, разумеется, слышала, как доктор Бзенко сказал курсантам, что у него лично нет сомнений в раковом характере опухоли, что через несколько минут, как только получат ответ из патологоанатомической лаборатории, придется приступить к радикальной операции, ампутации молочной железы.

На Лелино несчастье патологоанатомом у нас в больнице в ту пору работал очень слабый специалист, хотя и с научной степенью. Возможно, Бзенко знал о вечных сомнениях, возникавших у нашего патолог-анатома. К тому же, препарат, который он рассматривал под микроскопом, был срезан не с целлоидинового блока, а на замораживающем микротоме.