Портреты в колючей раме

Он тоже немного поразвлек меня на прощанье. Как-то вернувшись домой, я не обнаружил там Маркузе, который должен был меня дожидаться. Не обнаружил я и наличных денег. Кроме того, исчезли все магнитофонные ленты с записями и часы. Меня поразила исключительная наглость Маркузе: ведь жил он недалеко от мест, где мы вместе сидели, и дойди до Тюмени слух о его поступке, ему бы не поздоровилось. Своровать у своего в лагере называется крысятничеством, и за подобные дела по меньшей мере бьют до полусмерти. Но чего не сделаешь для нужд революции!

Так или иначе, но Маркузе исчез. Прошел еще год. Мне неожиданно принесли повестку с требованием немедленно выехать для допросов в прокуратуру Смоленской области. Никаких знакомых у меня там отродясь не было, и я долго ломал голову, что бы это могло означать. Время для меня было тревожное. Товарищи из досточтимых органов мягко, через повестки в психиатрическую лечебницу, намекали, что пора бы покинуть пределы вверенного им государства. И я не ожидал от этого Смоленска ничего хорошего. Повестки шли одна за другой. В дверь ломились милиционеры. Я наотрез отказывался ехать. Наконец, звонком на работу я был вызван в московскую прокуратуру. Вежливый молодой следователь записал в протокол мои данные, а затем задал вопрос: «Знаете ли Вы Михаила Каменева?» – «А в чем, собственно, дело?» – спросил я. Первое, что пришло мне в голову: Маркузе арестовали за какую-нибудь кражу, и он для чистосердечности раскаяния сообщил, что и меня немного обчистил. Но ответ следователя был неожиданным: «Видите ли, он арестован за убийство кассира и ограбление магазина в селе таком-то Смоленской области. Но дело не в этом. К Вам другой вопрос: что Вам известно о поджоге лесобазы, на которой работали заключенные Тюменского лагеря весной 1969 года?» Признаться, мне стало не по себе. Я ответил: «По этому делу велось следствие. Больше ничего добавить не могу. Насколько знаю, даже не установлено, имел ли место в действительности поджог». Следователь молча протянул мне выдержки из показаний Маркузе: «В 1969 году я устроил поджог лесобазы на реке Тура. О поджоге прекрасно знал Вадим Делоне, который отнесся к этому положительно, сказав: хорошего петуха ты им пустил».

Мне пришлось сослаться на то, что Маркузе большой фантазер, и это было сущей правдой. Впрочем, если постараться, то доказать можно все что угодно. Да и одной этой фразы про петуха было вполне достаточно для предъявления обвинения в призыве к террору. И я ждал новых вызовов в прокуратуру. Но и на этот раз как-то пронесло.

Я даже не знаю, кончился ли третий путь Маркузе, и если кончился, – мир праху твоему, бедолага.

* * *

Погрузка шпал в вагоны продолжалась. Что древний Египет! Что труд рабов во имя пирамид! Мы таскали шпальный брус в вагоны вручную, и единственной причиной столь самоотверженного труда было то, что кран на рабочей зоне всего один, да и заключенных нужно было чем-то занять. Наш советский классик Маяковский говорил:

Сочтемся славою, ведь мы свои же люди.
Пускай нам вечным памятником будет
Построенный в боях социализм.

Я всякий раз вспоминал эти строки, наблюдая многочисленные лагерные плакаты. Особенно мне полюбился один – тот, что красовался на каждом бараке: «В условиях социализма каждый человек, выбившийся из трудовой колеи, может вернуться в нее». Афоризм этот был просто трогательно циничен. Из двух тысяч моих товарищей по несчастью из «трудовой колеи» выбились до ареста от силы 30 человек. Все остальные работали с малых лет и попали в тюрьму – кто за мелкую кражу на производстве, кто за пьяную драку, кто случайно, кто просто не пойми за что. И вот их заверили, что у них есть великая возможность, и только в условиях социализма предоставляет им государство такое право и благо вернуться в колею. Под конвоем с собаками их вывозят растаскивать голыми руками штабеля шпального бруса, а бастующих забивают ногами активисты, и конвой тащит их в наручниках в холодный карцер. «Каждый выбившийся из трудовой колеи может вернуться в нее…»