Портреты заговорили

С нашей теперешней точки зрения было, правда, величайшей бестактностью посылать убийцу Пушкина для переговоров с русским царём, но современники смотрели и на людей и на события не нашими глазами. Возможно также, что в осведомлённых французских кругах было известно подлинное отношение Николая I к «пресловутому Пушкину»^{45}. Весьма вероятно, что в тех же кругах знали и о связи барона Дантеса-Геккерна с русским посольством в Париже^{46}. Николай I принял бывшего кавалергарда в Потсдаме 10/22 мая 1852 года и имел с ним продолжительный разговор[562]. К сожалению, подробностей этого знаменательного свидания мы не знаем. М. Алданов, основываясь, видимо, на французских источниках, упоминает о том, что «царь был очень любезен и полушутливо называл своего бывшего офицера „господин посол“». Можно поверить, что Николай I через 15 лет после дуэли был весьма любезен с убийцей «пресловутого Пушкина»… Историческое приличие было, однако, соблюдено. Во французской депеше канцлера послу в Париже Киселёву от 15/27 мая 1852 года указывалось, что император, соглашаясь дать Геккерну аудиенцию, приказал «предупредить, что он не может принять его в качестве представителя иностранной державы вследствие решения военного суда, по которому он был удалён с императорской службы. Если же он хотел бы явиться как бывший офицер гвардии, осуждённый и помилованный (condamné et gracié), то его величество был бы готов выслушать то, что он желал бы ему сказать от имени главы французской Республики»[563]. На подлиннике депеши имеется надпись царя: «быть по сему».

Как бы то ни было, Дантес успешно выполнил возложенное на него поручение, получив аудиенцию у всех трёх монархов. В награду Людовик-Наполеон назначил его сенатором. Таким образом, сорока лет от роду, будучи моложе всех своих коллег, барон Жорж-Шарль Геккерн-Дантес получил почётную и прекрасно оплачиваемую должность[564]. Дальше он, однако, не пошёл и никаких видных постов не занимал. Тем не менее, оставаясь, собственно говоря, в тени, Дантес был всё же человеком влиятельным и близким к правящим кругам Второй Империи.

Политическим да и житейским успехам барона, несомненно, помогало умение говорить. Из былого краснобая петербургских гостиных выработался отличный политический оратор. Большой французский писатель, прекрасный стилист Проспер Мериме, услышав его выступление в сенате, писал 28 февраля 1861 года своему другу, библиотекарю Британского Музея Паницци, что убийца Пушкина «атлетически сложённый человек, с немецким акцентом, на вид хмурый, но тонкий. Это очень хитрый малый. Не знаю, приготовил ли он свою речь, но произнёс он её великолепно (merveilleusement), с сдержанной силой, которая произвела впечатление <…>»[565]. Кроме большой политики Дантес деятельно занимался и местными эльзасскими делами. В конце империи состоял председателем Генерального совета Верхнего Рейна и мэром Сульца.

Не следует, однако, преувеличивать значительность политической карьеры Дантеса. Должности, которые он занимал у себя в Эльзасе, почётны, но имеют чисто местное значение. Достаточно сказать, что в городке Сульце и в тридцатых годах нашего века было немногим больше 4000 жителей. Гораздо значительнее было кресло сенатора, но в истории Второй Империи барон Геккерн, в конце концов, оставил мало следов. Кроме того, став несменяемым сенатором, он вообще сильно охладел к политике.

Вместо государственных дел Геккерн-Дантес, используя своё привилегированное положение, предпочитал заниматься своими собственными делами. Стал крупным и на этом поприще действительно удачливым дельцом. По словам Л. Метмана, «благодаря его близости к братьям Перейр, он был в числе первых учредителей некоторых кредитных банков, железнодорожных компаний, обществ морских транспортов, промышленных и страховых обществ, которые возникли во Франции между 1850 и 1870 годами». Л. Метман объясняет финансовые успехи деда «практическим чувством действительности». Если не ошибаюсь, В. Нечаева первая придала этому выражению более общий смысл.

Дантес на протяжении всей своей жизни обладал необыкновенно развитой способностью приспосабливаться к обстоятельствам и извлекать из них возможную пользу. Шёл в этом отношении так далеко, что современники порой весьма удивлялись. В зависимости от обстановки барон с большой ловкостью примыкал во Франции к очень разным течениям и очень разным людям. Цель у него всегда оставалась одна и та же — преуспеть, ничем не гнушаясь. Неизвестно, какое он оставил состояние, — вероятно, очень значительное[566]. Об этом свидетельствует, между прочим, трёхэтажный особняк, построенный им для себя и своей семьи на улице Монтель рядом с нынешним театром Елисейских Полей.