Портреты заговорили

Судя по довольно официальному обращению и подписи графини, вряд ли она писала Вяземскому сколько-нибудь часто, но это не исключает их близкого знакомства. Иначе трудно объяснить, как Тизенгаузен решилась назвать взбалмошным "повесой" (mauvais garèon) сорокалетнего отца четверых детей, камергера царского двора и т. д. "Новые узы" к тому же, вероятно, являются намеком на предстоящий в ближайшее время приезд жены Вяземского, Веры Федоровны, с детьми. Такой намек был бы, конечно, бестактностью, не будь у автора письма дружеских отношений с адресатом. Об этом же свидетельствует и кокетливое упоминание о своей внешности -- мы знаем, что Екатерина Тизенгаузен действительно была очень красива. Перейдем теперь к наиболее интересной части "переписки друзей" -- серии писем Фикельмон и Вяземского, которыми они обменялись во время шестнадцатимесячного пребывания Петра Андреевича в Москве в 1830 и 1831 гг. Чиновник по особым поручениям при министре финансов коллежский советник князь Вяземский был командирован туда для устройства выставки. Эти долгие месяцы были сложным и трудным для России периодом, главными событиями которого явились польское восстание и жестокая эпидемия холеры, сопровождавшаяся народными возмущениями. Естественно, что в письмах мы находим немало откликов на государственные и личные тревоги тех волнующих дней. Очень большое место занимают в них личные отношения графини и князя. Нельзя забывать, что пишут друг другу люди, вообще настроенные весьма романтически. Пишут они, кроме того, в период самого расцвета романтизма, и это, несомненно, придает взаимным излияниям большого поэта и любящей литературу молодой женщины очень далекий от нашего реалистического времени характер. Обсуждать подробно в рамках этой книги письма Фикельмон и Вяземского в хронологическом порядке мы не можем -- это потребовало бы очень многих страниц. Поступим поэтому иначе -- наметим основные линии переписки и, излагая их, извлечем из текста писем лишь то, что представляется наиболее существенным. Все, что так или иначе касается общего друга обоих корреспондентов -- Пушкина, для единства изложения я переношу в следующий очерк. Начнем с личных отношений Фикельмон и Вяземского" которым, как уже было сказано, в их переписке посвящено немало страниц. Два первых письма, посланных Вяземским из Москвы, Е. М. Хитрово от 2 сентября 1830 года и Д. Ф. Фикельмон, по-видимому, отправленное в начале октября, пока остаются неизвестными {Возможно также, что Вяземский писал матери и дочери непосредственно после приезда в Москву (14 августа), но сведений об этом нет.}. 11 октября 1830 года Долли пишет: "Дорогой князь, ваше письмо пришло, как нарочно, чтобы успокоить нас на ваш счет. Мы с беспокойством думали о том, что с вами среди этой cholera morbus. Не было бы ли много лучше остаться в Петербурге и вызвать сюда всех, кого вы {Графиня Фикельмон всюду пишет "вы" (vous) со строчной буквы, князь Вяземский -- с прописной. В переводе я сохраняю эту особенность транскрипции.} любите. Теперь одному богу известно, когда мы снова увидимся. Между тем мы бы очень нуждались в вашем любезном обществе в это время столь общей меланхолии, когда всех нас, как кажется, окружает атмосфера печали <...> Сообщите нам ваши новости, дорогой князь, которые всегда будут для меня полны интереса, и верьте в мою искреннюю дружбу.

Гр. Долли Ф.".