Порция красивого яда (ЛП)

В противном случае представитель хосписа не пришел бы сюда. У нас было много встреч с тех пор, как нам впервые порекомендовали это сделать, и ни на одной из них ее не было. Все в комнате молчат, как будто никто из них не хочет быть тем, кто подтверждает человеку, достаточно молодому, чтобы быть их ребенком, что его мать умирает, но это все подтверждение, которое мне нужно.

— Если вы не возражаете, — начинаю я, вставая. — Я хотел бы поговорить с матерью, прежде чем принимать какие-либо решения.

— Безусловно, — говорит мне директор. — Не торопись. Мы будем здесь, когда ты вернешься.

Тихо пробормотав «спасибо», я выхожу за дверь и направляюсь в комнату моей матери. Она маленькая, стены выкрашены в невыразительный серый цвет, а перед кроватью установлен телевизор. Сама комната определенно не стоит девяти тысяч, которые я плачу каждый месяц за то, чтобы она была здесь, но забота, которую они ей предоставляют, стоит.

Когда начался этот ужасный путь, всего через семь месяцев после того, как я проснулся и узнал, что моей жены больше нет, моя мать настояла на том, что если она дойдет до той стадии, когда не сможет сама о себе заботиться, то ее нужно будет поместить куда-нибудь, где это будут делать. За годы работы медсестрой она видела слишком много случаев, когда членам семьи приходилось испытывать эмоциональные трудности, связанные с уходом за больными близкими. Она знала, что я смогу это сделать. Я возьму на себя это бремя и буду ухаживать за ней, даже если это убьет меня, но она не хочет этого для нас. Поэтому каждый день я прихожу сюда, провожу время рядом с ней, а потом ухожу, чувствуя, что бросаю ее.

И мне знакомо чувство, когда тебя бросают.

Позвольте мне сказать вам, что это ад.

— Привет, мам, — приветствую я ее.

Она загорается, когда видит меня, как и всегда. — Хейс! Мой малыш.

Я подхожу к ее кровати и целую ее в лоб. — Как ты себя чувствуешь?

— О, ты знаешь. Немного этого, немного того.

Она хорошо это разыгрывает, весь этот спектакль «Я в полном порядке, и тебе не нужно беспокоиться», но я знаю ее достаточно хорошо, чтобы видеть это насквозь. Хватая стул и придвигая его к кровати, я сажусь и беру ее руку в свою.

— Мама, — говорю я мягко. — Мне нужно, чтобы ты сказала мне, чего ты хочешь.

— Хейс, — скулит она, пытаясь выдернуть руку, но я ей не позволяю.

— Я серьезно. Не беспокойся ни обо мне, ни о Девин.

Она бросает на меня взгляд, который может убить меня. — Я всегда беспокоюсь о тебе и Девин.

Я усмехаюсь. — Да, Гладиатор, я знаю. Но прямо сейчас мне нужно знать, чего ты хочешь. Ты хочешь продолжать бороться с этим? Продолжать проходить лечение и сканирование? Потому что, если это то, чего ты хочешь, я это сделаю. Я буду продолжать забирать тебя и отвозить на каждую встречу. Я научился сворачивать для тебя косяк — что, кстати, очень хреново говорить.

Она смеется, и я знаю, что настанет время, когда я буду скучать по этому звуку.

Улыбаясь ей, я медленно выдыхаю и позволяю ухмылке сойти с моего лица, прежде чем произнести слова, которые причинят мне боль в миллион раз больше, чем ей. — Но, если ты хочешь просто остановиться и насладиться временем, которое у тебя осталось, это тоже нормально. Я пойму. Ты потратила свою жизнь, надрывая задницу ради нас. Вряд ли будет преувеличением сказать, что ты заслуживаешь отдыха.

Слеза скатывается по ее щеке, и я осторожно вытираю ее. Моя мама издает влажный смешок и делает то же самое для меня. Я даже не знал, что плачу. Но опять же, за последний год я сосредоточил все свое внимание на том, чтобы сделать ее счастье моим главным приоритетом.

Моего собственного даже нет в списке.

— Кто будет присматривать за тобой и Девин? — спрашивает она.

— У Девин есть я. Не беспокойся о ней.

Другая ее рука ложится на мою, которая держит ее. — Да, но кто будет беспокоиться о тебе?

В голове мелькают образы Лейкин, и я тут же отгоняю их. Когда она ушла, я не знал, что с собой делать. И рядом со мной была моя мама. Но она не знает, что часть меня винит себя в том, что рак был обнаружен так поздно.

Она была медсестрой. Она знала предупреждающие знаки подобных вещей. Но она была так озабочена заботой обо мне, что пренебрегала собой. И я был слишком погружен в собственное дерьмо, чтобы заметить, что что-то не так.

— Со мной все будет хорошо, — говорю я ей.

Она закатила глаза. — Пожалуйста. Я женщина. Мы, по сути, изменили определение слова «хорошо». Никому не бывает хорошо, когда он так говорит.

Ладно, может быть, она и права. Но я не настолько эгоистичен, чтобы заставлять ее проходить через новые муки ради моего счастья.

— Мама, — говорю я. — Все в порядке. Чем ты хочешь заняться?

Ее грудь опускается, когда она выпускает воздух из легких. — Я хочу увидеть восход солнца на пляже. И я хочу поужинать со своими детьми. И я хочу с нетерпением ждать следующего дня и не беспокоиться о том, что меня будет слишком тошнить, чтобы удержать в себе обед.