Портулан

 Между тем Карабас не собирался отмалчиваться. Перебив хозяина с нетерпеливостью, которой вообще отличаются все театральные режиссеры, он переключил внимание на себя – и сделал это поистине виртуозно. Прежде чем Большое Ухо взялся за массивную дверную ручку, лев завел разговор о предводителе банды авангардистов композиторе Пьере Булезе, пожурив последнего за «Молоток без мастера» – вещь, по мнению Карабаса, в авангардном отношении недостаточно продвинутую. Одного этого замечания хватило, чтобы Слушатель не на шутку раскочегарился. Добрые полчаса мне пришлось топтаться на пороге жилища только потому, что и того и другого схватил настоящий словесный понос. Оба словно попали под электрический ток и дрожали от возбуждения, подобно зябнущим собакам. Удивительно, но не терпящий возражений мэтр нисколько не обиделся, когда его критика Булеза была оборвана не менее невоспитанно. Затем вспыхнул спор о «божественном, неповторимом» Варезе, и только после того, как дождь начал доставать нас и под козырьком, общение продолжилось в пахнущем штукатуркой холле, а затем еще на одной лестнице, не менее широкой, чем предыдущая. Шизофреники останавливались на каждой ее ступени, чуть ли не хватая друг друга за грудки, и все эти их бесчисленные остановки попахивали вечностью. За час мы добрались лишь до пролета между первым и вторым этажами, где я оставался молчаливым свидетелем того, как обоими анатомами препарировалось содержимое «Танца для Берджесс» и «Электронной поэмы». Кимоно моего вейского знакомого фосфоресцировало своими переплетенными драконами даже в полутьме коридора, в котором мы наконец очутились, оно светилось, словно куртка дорожного рабочего. Признаюсь, то был нехороший цвет. Беспокойство, завладевшее мной еще в машине, и не думало ретироваться. Время от времени Большое Ухо подмигивал мне, повторяя одну и ту же мантру («пятьдесят», «пятьдесят», «пятьдесят»), чем удивлял своего, тоже, признаться, не совсем здорового собеседника. Он был как-то особенно возбужден. «Упражнения» явно не шли ему на пользу.

Мы проползли коридор, распахнулась сокровищница – музыкальный склад Слушателя своими ярусами вполне мог бы поспорить с фонотекой республиканского значения. Обшитый деревом зал опоясывали нижняя и верхняя галереи. Уже знакомые лестницы, приставленные к забитым пластинками шкафам, приглашали к штурму. Коллаж (фотографиям и картинам отвели внушительный участок стены) еще больше расширился: насколько я мог заметить, он пополнялся с все той же торопливой небрежностью. Лев с восхищением рассматривал венецианские колоннады. Хозяин торжествовал. На какое-то время они заткнули свои фонтаны и разбрелись по углам капища, оставив меня возле знакомого столика, где на подносе в окружении бутербродов красовался все тот же спаситель – Kingdom 12 Year Old Scotch. За витражными окнами надрывалась очередная гроза. Всполохи и тяжелые шаги грома над крышей этого собора действовали на нервы, вновь ничего не оставалось делать, как пить. Пока я, наполнив первый стакан, отхлебывал из него, «интерпретатор классики» интересовался содержимым одной из бесчисленных нижних полок, а Большое Ухо наверху подбирал Вареза. Не в силах долго молчать, они принялись кричать друг другу из своих углов. Вытаскивая одного за другим Бертуистла, Веберна, Лигети, Мессиана и вслух приветствуя каждого, гривастый гений задал моему торжествующему однокласснику совершенно естественный вопрос:

– Почему бы вам не загрузить все это в компьютер?

– Никогда! – кричал Большое Ухо, перевешиваясь через ограждение галереи. – Слышите, никогда! Компьютер – безобразие. Там начисто срезаются нижние и верхние частоты. Я должен насладиться настоящим звуком. Компьютер не даст мне такого звука. Мне нужно качество – разве компьютер даст истинное качество?

Я знал, что он скажет дальше: он не мог оставить занятия, которым неизлечимо заразился еще в детстве (чего только стоил собранный под тахтой винегрет из пластинок! чего стоило дрожание его пальцев, когда у меня в гостиной он разворачивал свои газетные свертки!). Большое Ухо прокричал, что с недавнего времени коллекционирует компакты, но они, конечно же, не идут с пластинками ни в какое сравнение. Слушатель готов был привести тысячи примеров превосходства винила над цифрой. «Пожалуй, и я начну собирать! – кричал ему Карабас, рассматривая диск Поля Дюка. – У меня кое-что осталось»!