Поручается уголовному розыску

— В чем-то жалею, в чем-то нет. Конкретнее? Ты вот сейчас маешься и не видишь просвета с магазином. А мне все до лампочки. Моя работа теперь такая: шесть часов вечера пропикало — у меня и головушка не болит. Как говорят, подайте шляпу — я пошел…

В коридоре коротко звякнул звонок. Антон подошел к двери, отвел защелку. В квартиру, запыхавшись, влетела Бэлла:

— Должна огорчить, мальчики. Тоська заступила только что на дежурство. Присутствовать не сможет. А жаль: веселая девчонка, с ней не заскучаешь.

Она быстро пронеслась по квартире, и сразу кофточки с платьями оказались в шкафу, журналы — в тумбочке, а посуда со стола — на кухне. И уже из кухни раздались ее команды:

— Бирюков, ищи в серванте штопор, открывать будем бутылки. Кайров, не сиди истуканом, доставай фужеры или весели нас!

Антон подошел к серванту. Открыл один ящик — в нем лежали салфетки. Во втором увидел столовые ножи, серебряные ложки и вилки. Здесь же лежала распечатанная пачка сигарет и телеграмма. «Срочно приезжай. Игорь», — мельком прочитал Антон, порывшись, среди ложек отыскал штопор и выставил на стол три фужера. Кайров взял гитару, попробовал струны и, глядя на кухонную дверь, за которой орудовала Бэлла, грустно запел:

Призрачно все в этом мире бушующем —
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь…

На кухне хлопнула дверца холодильника. Бэлла вошла в комнату, держа в одной руке полную вазу яблок, в другой — две бутылки вина.

— У нас испортилось настроение? — ставя на стол бутылки и вазу, обратилась она к Кайрову.

Кайров прижал ладонью струны:

— С чего ты взяла?

— По репертуару чувствую, — Бэлла погрозила пальцем. — Ну-ка, сыграй что-нибудь поэнергичней! Не спать собрались.

Кайров подмигнул ей, бодро ударил по струнам:

Занавесишься ресниц занавескою,
Хоть на час тебе жених, ты невеста мне.
Коридорного шаги — злой угрозою,
Было небо голубым — стало розовым…

Антон почти с нескрываемым интересом смотрел на Кайрова и не узнавал его. Как будто другим человеком стал Кайров, как уволился из милиции. Он, словно не привыкший к армейской дисциплине солдат-первогодок, оказавшись в увольнении, захлебывался краткосрочной свободой. Глядя на него, и Антон окунулся в такое состояние, будто все реальное превратилось в яркий сон: издалека-издалека доносился поющий голос Кайрова, над чем-то смеялась голубоглазая Бэлла, рассматривая сквозь стенки фужера прозрачно-золотистое вино. «Она, похоже, совершенно равнодушна к Кайрову, — вдруг подумалось Антону. — Если так, то ради чего организована вечеринка? Неужели ради меня? А почему бы и нет?.. Что я, урод какой-нибудь?..» От этой мысли стало неловко, вроде бы, даже в краску бросило. А Бэлла, словно обрадовавшись его смущению, подсела совсем рядышком, чуть ли не обняла, и зашептала на ухо:

— До чертиков совестно, что не прибрано в квартире. В воскресенье забыла будильник завести и малость не проспала электричку. Совсем обленилась за отпуск, такая соня стала…

— Куда отпускники торопятся, — усмехнулся Антон. — Можно бы позднее уехать.

— Что ты! Не хотелось последние отпускные денечки терять. Да и компания подобралась… День рождения справляли…

«Так вот, значит, куда Бэлла торопилась, не успев прибрать в квартире. В серванте, где лежит телеграмма, — пачка сигарет. Какие это сигареты? Вдруг ростовская «Наша марка»? Рассеянность, дорогой, рассеянность», — упрекнул себя Антон и неуверенно проговорил:

— Закурить бы, что ли… У тебя ничего нет, Бэлла?

— Ой, ты знаешь, я некурящая. Хотя… Погоди! Тоська иногда балуется табаком. Кажется, что-то она у меня оставляла, — Бэлла вскочила из-за стола и достала из серванта початую пачку сигарет «Столичные».

«Промах, не те сигареты», — вроде бы с сожалением подумал Антон, разглядывая красивую упаковку. Выхода не было, коль напросился — хочешь не хочешь, закуривай. На третьей или четвертой затяжке захлебнулся дымом и закашлялся, как Борис Медников, «стрельнувший» у кого-нибудь «Казбек».

— Плохие сигареты? — испуганно спросила Бэлла.

— Хорошие, я курильщик плохой. Курю иногда, когда выпью.

Кайров, не слушая их разговора, играл на гитаре что-то грустное. Вообще его сегодня тянуло на грустное. Бэлла решительно взяла бутылку и долила фужеры.

— Кайров, говори тост! — потребовала она.

— На двух вэтках сыдэли двэ птычки, — с акцентом начал Кайров. — Подул ветер — ветки качнулись. Птички поцеловались и разлетелись. Так выпьем за ветреную любовь!

Бэлла весело засмеялась. Поднесла к губам фужер и, почти не отрываясь, выпила его до дна. Антон отпил несколько глотков. Кайров — тоже. Попробовал струны гитары, словно хотел убедиться, не расстроилась ли она, переглянулся с Бэллой и опять грустно запел: