Порученец царя. Персиянка

– И этим берегом никого! – оглянулся назад Мансур. – На всякий случай надо рассредоточиться и следить за стенами. А я сбегаю внутрь, предупрежу, что мы обеспечили внешнюю охрану.

Возражений не было, и он скоро вернулся к Южной башне. Прежде, чем нырнуть в черноту её нутра, бросил взгляд на уплывающий кусок дерева.

– Плод ещё не созрел, княжна, – чуть слышно и с коротким сипом проговорил он и хохотнул степным шакалом. – Подожди ещё.

Разина он увидел возле поварской пристройки. Тот опустился на колено, пальцами трогал рыхлую землю. Будто не доверяя глазам, казачий вождь хотел и ощупью убедиться в свежести вмятин, которые подошвы сапог мужчины оставили прямо под окнами спальни. Разин вскинул голову, пронзил его блестящим в ночи взглядом, в котором был безмолвный вопрос.

– Никого не обнаружили, – вполголоса сообщил Мансур.

– А на реке?

Мансур пожал плечами.

– Ничего не видели, ни лодки, ни пловца...

– Пусть будет так, – прервал его Разин и тяжело поднялся, отряхнул колено. – Завтра с рассветом буду на охоте... с воеводой. Вернусь затемно. Обеспечь надёжную охрану. Если посмеет заявиться... мне он нужен живым или мёртвым. Понял?

Не желая знать его ответа, он отвернулся и направился к входу в замок.

Наверху в спальне княжна выпрямилась у окна, кинулась к нему и нежно воскликнула, как будто происшествие и его настроение забавляли её, не больше того:

– Степан?!

Но он не позволил ей обхватить себя и повиснуть на шее, остановил вытянутой рукой.

– Зачастил сей ночной гость, когда меня нет, – в кривой усмешке показал он крепкие белые зубы. – Не за тайной ли любовью за моей спиной?

Она отступила, как ужаленная пчелой.

– Почему, почему ты мне не веришь? – произнесла она тихо и с горечью.

Его передёрнуло. Она подождала, не услышав объяснений, продолжила срывающимся голосом:

– Не верь воеводе.

– А кому мне верить? – глухо отозвался он. – Тебе, что ль?

Губы её задрожали, на глазах заблестели слёзы.

– Думай обо мне, что хочешь, – произнесла она. – Но не верь воеводе.

Гнев его утихал, вроде моря после обессиленной бури.

– Не верю я ему, не верю. Не реви только.

После вспышки умопомрачительной ревности, любовная привязанность к ней только усилилась. Он ощутил, что она стала дорога, как никогда прежде, а её слёзы и жалкий вид терзали ему сердце, как стая воронья. Он не мог смотреть на это и отвернулся. Наконец он уступил сладостной боли новых переживаний.

– Обещай, что больше не увидишься с ним, – тихо попросил он в сторону.

Девушка слабо улыбнулась.

– Я всё узнала, что хотела, – сказала она грудным слабым голосом. – Он мне больше не нужен.

Разин порывисто обернулся. При виде дрожи её нежных губ он опустился на колени, обнял ей ноги.

– Мне страшно потерять тебя, – прошептал он, и шёпот его был ужаснее крика. – Я весь мир готов разрушить ради тебя.

Понемногу успокаиваясь, притихшая и покорная, она лишь спросила:

– Ты любишь меня?

– Да, да, – простонал он, порывисто встал, жадно подхватил её на руки и на ходу к постели осыпал жаркими поцелуями.

13. Тайное письмо Морозова

Осенняя река даже при тёплом бабьем лете студила кровь и, пока Удача прялся за отрубом, плыл возле обрубков корней от Заячьего острова, его члены окоченели, а зубы устроили пляску с клацаньем. Лишь когда остров стал размываться темнотой ночи, он наконец решился выбраться из холодной воды. Вещи, которые он на острове скинул с себя и запихнул в дупло, мешали ему устроиться в самом дупле, и он нагишом оседлал ствол, чувствуя, что всё тело до костей пробирает озноб. Надев только рубашку, он принялся работать веслом так часто, как только смог, но по настоящему согреться не позволяли ноги, которые оставались по колена в воде. Со стороны он являл собой необычное зрелище, но оценить это было некому, вокруг не виделось ни одного живого существа.

Миновав пригорок, на вершине которого прошлой ночью горел костёр заговорщиков, он направил отруб к берегу. Едва обломки корней зашуршали в песке, слез с шершавой коры ствола и вытащил его к трём камням и торчащему внизу обрыва кустарнику. Живо одевшись, забрал из дупла оружие и свиток письма, перевернул отруб дуплом к песку и, чувствуя наконец волну успокаивающего тепла, быстро поднялся к зарослям рощицы. По привычке он продвигался без какого-либо шума и, когда появился рядом с сидящим на ворохе листьев Антоном, тот невольно вздрогнул.

– Я оставил твоё плавучее средство у тех же камней, что и вчера, – вполголоса предупредил он товарища и отвязал поводья аргамака от корявой ветви дерева. – Не думаю, что оно мне ещё понадобится.

– Как знать, – не по возрасту глубокомысленно возразил Антон, встал на ноги и отряхнулся.