– Я хотел сказать вам лишь одно, – продолжал он. – Не ждите добра, если эта блудница сама пришла к вам.
Бенц представил себе все, что молва могла донести до священника, и чуть было не рассмеялся. Но тут же подумал о суровой честности священника, о его достойной жизни христианина, наконец, о том, что старик любит его. Поэтому Бенц предпочел не сердить священника, а успокоить его.
– Отче, – вежливо сказал он, – эта женщина хочет, чтобы я оказал ей небольшую услугу. Но она уехала, и я вряд ли еще увижусь с ней.
– Боюсь, как бы она не вернулась, – сказал священник с наивной проницательностью. – Она не из православных. Когда уходила, то прикинулась набожной и пожелала поцеловать мне руку. Потом вынула из сумочки деньги и попросила раздать их бедным. Но я посоветовал отдать их в благотворительный дамский комитет. Туда отдают деньги все, кто спесив, как фарисеи. «Я не фарисейка», – крикнула она и засмеялась как безумная. Бросила деньги мне в лицо и убежала. Истинно говорю вам: в этой женщине нет ни стыда, ни веры. Но нельзя уступать дьяволу ни одного грешника, не попытавшись обратить его на путь покаяния.
Прежде чем уйти, священник опять подошел вплотную к Бенцу и сказал тихо, с почти суеверным ужасом в голосе:
– Эта женщина – дьявол в ангельском обличье. Говорят, что она упивается вином до бесчувствия, а потом мужчины дерутся из-за нее. Берегитесь!
– Отче, – терпеливо ответил Бенц, – благодарю вас за совет и не беспокойтесь обо мне.
Священник ушел, сожалея, что не нашел средства спасти Бенца от дьявольского искушения.
Бенц разорвал конверт. На пожелтевшем листке бумаги, полученном от священника, Елена написала без подписи и обращения несколько слов, которые потрясли Бенца не меньше, чем слова Гиршфогеля: «Не ищите меня. Прошу вас из последних сил». Почерк был крупный, неровный. Бенц еще раз прочитал записку, погасил лампу и улегся, лихорадочно спрашивая себя: «Зачем она мне писала?» В полном мраке и тишине было легче собраться с мыслями. Он пришел к заключению, что содержание записки как-то связано с тем, что он узнал от Гиршфогеля. Елена решила исчезнуть из его жизни, пожертвовать искренней страстью, ибо она уже не верила себе. «Бедная Елена… – думал Бенц, – она знает, что легкомысленна и что увлечение ею гибельно, и потому удаляется, пытаясь спасти меня!..»
Бенц заснул лишь на заре тяжелым сном, прерываемым кошмарными пробуждениями. Ему снилась Елена, окруженная устрашающими хирургическими инструментами. Потом наступал хаос, средь табачного дыма мелькали карточные жетоны, бутылки и немецкие летчики, заливавшиеся диким хохотом.
IX
Унтер-офицер немецкого интендантства был точен. Автомобильный сигнал прервал болезненный сон Бенца ровно в семь часов. По пути на вокзал Бенц велел шоферу заехать к Петрашевым. Он хотел проверить, в каком состоянии Гиршфогель, и узнать у него софийский адрес Петрашевых. Бенц застал его в постели, желтого и изнуренного, вытянувшегося, как покойник.
– Вы спите? – бесцеремонно спросил Бенц, чтобы разбудить его, если тот спит.
События минувшей ночи ожесточили Бенца.
Гиршфогель зашевелился. Бенц заметил у него на щеке синяк от вчерашнего удара кулаком.
– Нет, – ответил Гиршфогель, искоса глянув на Бенца. Потом он спросил: – Как вы себя чувствуете после вчерашнего?
– Лучше, чем вы, – с иронией ответил Бенц.
Гиршфогель поморщился и процедил сквозь зубы:
– Я ничего не помню.
Бенц поднял штору и спросил, где живут Петрашевы в Софии. Гиршфогель с полным равнодушием пробормотал название улицы и номер дома. Алкоголь и малярия так истощили его силы, что Бенц усомнился, доживет ли Гиршфогель до вечера.
– Вы едете в Софию? – презрительно бросил он вслед Бенцу. – Напрасно!.. Она сама разыщет вас!
Кашель перехватил ему горло. Бенц даже не взглянул на Гиршфогеля.
В то время пассажирские поезда подолгу стояли, пропуская нескончаемые воинские эшелоны. Бенц прибыл на софийский вокзал лишь к вечеру и попал в шумную толчею – артиллерийский полк выгружал лошадей и орудия. Форма немецкого офицера избавила его от нудной проверки документов, и он выгадал на этом по крайней мере час. И все же он не находил себе места, думая, что опаздывает.
Софийский дом Петрашевых был намного новее и больше, чем знакомый Бенцу дом в X. Он стоял на небольшой, тихой площади неподалеку от собора Александра Невского. Фасад, как и у многих домов по соседству, был исцарапан осколками аэропланных бомб. Бенц позвонил, полагая, что ему откроет Сильви – пышная черноволосая горничная, которую Петрашевы привезли с собой из Константинополя. Но в дверях появился круглолицый лакей в черном, который проводил Бенца в просторный и светлый холл. Устланная ковром мраморная лестница вела на второй этаж. Сверху доносился разноголосый шум.