Поручик Державин

— Гавриил Романович, это моя дочь, Катя! — с гордостью сообщила Бастидонова. — Вы помните ее?

Он застыл в растерянности. Боже! Неужели это та самая кроха, которую он когда-то держал на руках? Невероятно! Перед ним стояла барышня лет семнадцати, прекрасная той особенной красотой, которая еще не ведает о том, что красива.

— Конечно, я помню маленькую Плениру! — опомнился Державин, стараясь шуткой скрыть волнение. Поклонившись, он галантно подвинул ей стул.

— Прошу прощения за опоздание, — серебряным голоском промолвила Катя. — Читала до поздней ночи, а утром так хотелось спать!

— А что вы читали, Екатерина Яковлевна? — поинтересовался Державин.

— Трагедию господина Хераскова "Венецианская монахиня".

Он невольно усмехнулся. На его взгляд, это было наихудшее произведение знаменитого поэта.

— Почему вы улыбаетесь? — озабоченно спросила Мария Дмитриевна. — Быть может, в этой книжке есть нечто предосудительное?

Державин с улыбкой развел руками:

— О нет! Трагедия написана по классическим канонам. В ней герои жертвуют любовью во имя долга, отправляют на плаху собственных детей, а потом ради искупления вины выкалывают себе глаза и кончают жизнь самоубийством.

Он говорил это полушутя-полусерьезно, но Бастидонова, охнув, строго устремила глаза на дочь.

— Вот так трагедия! Откуда у тебя сия книга? — с явным неудовольствием спросила она. — Ведь тебе позволено читать лишь то, что рекомендует гувернантка!

Катя вспыхнула, залившись краской. Слезы задрожали на ее длинных черных ресницах. Она с укором взглянула на Державина — и, пробормотав: "Простите… С вашего позволения…" — выпорхнула из столовой.

Державин был готов провалиться под землю. Идиот! Сам того не желая, подвел бедную девушку, поставил ее в неловкое положение. Он был так огорчен, что не находил слов.

— Полно, не смущайтесь! — спокойно заметила мамаша. — Яков всегда был снисходителен к дочери, а вот я стараюсь следить за ее воспитанием.

Державин поблагодарил хозяйку и немедленно откланялся, сославшись на службу.

***

Дома он тоже не мог успокоиться. Чувствовал вину перед Катей и раздумывал, как попросить прощения.

Встретиться с ней он не мог: по всему видно, что держат ее дома в ежовых рукавицах. Послать письмо? Но он не знал, прилично ли молодой барышне получать письма от почти незнакомого мужчины. Передать с посыльным букет цветов? Нет, такой поступок можно было расценить как ухаживание.

В конце концов его осенило. Он достал с полки свою книгу "Читалагайские оды" и красиво вывел на титульном листе: "Любезной Екатерине Яковлевне Бастидон с глубоким почтением от сочинителя, Гавриила Державина". В книгу он вложил краткое послание для Марии Дмитриевны, в котором просил позволения сделать маленький подарок ее дочери, дабы загладить свою невольную вину.

Аккуратно завернув книгу в бумагу и перевязав шелковой лентой, он кликнул своего нового слугу Петрушу и велел доставить пакет в дом Бастидоновой, возле церкви Вознесения.

— Скажешь, что Гавриил Романович кланяется и благодарит за прием!

***

Служба в Преображенском полку все больше тяготила его… Среди гвардейских офицеров, богатых прожигателей жизни, он оставался чужаком. Державин написал прошение о переводе из гвардии в армию с повышением в звании. Но начальство хранило молчание. Все офицеры, служившие в следственной комиссии, уже получили щедрые дары и награды, лишь он оставался ни с чем. За него некому было похлопотать, Григорий Потемкин еще не простил ему курьезный случай на параде.

Пришлось самому обивать пороги кабинетов начальства. Наконец вышел приказ:

"По причине неспособности к военной службе перевести поручика Гавриила Державина из гвардии на гражданскую службу в звании коллежского советника. За участие в подавлении пугачевского бунта пожаловать Державину поместье в 300 душ в Белоруссии, в Себежском уезде".

Награда была весьма скромной по сравнению с тем, что получили другие, менее заслуженные офицеры. Он тут же заложил поместье, надеясь погасить долг в Дворянском банке. Но куда там! Белорусское именьице стоило лишь 5000 рублей.

Державин был направлен в Сенат, на должность заместителя начальника канцелярии департамента государственных доходов. Новая служба требовала внимания и аккуратности, но эти свойства у него были в крови. Сослуживцы и начальник департамента, генерал-прокурор князь Александр Алексеевич Вяземский, были им весьма довольны. Однако приятели предупредили его, что князь на дух не переносит стихи и вообще все виды искусства: "Если хотите быть с ним в хороших отношениях, не вздумайте сказать ему, что вы поэт!" Но Державин все-таки умудрился вызвать на себя гнев начальства, хотя и по другому поводу.

В ту пору здание Сената перестраивалось, работа кипела, пахло краской и строительной пылью. Вяземский назначил своего нового чиновника курировать оформление зала общего собрания.

— Смотри, Гаврила Романыч, чтоб там все было чинноблагородно! Без легкомыслия! Поди, не театр!