Однажды друзья принесли ему журнал "Всякая всячина", издававшийся императрицей, где была напечатана ее собственная "Сказка о царевиче Хлоре". Громко, наперебой, они стали критиковать это сочинение, которое, по их мнению, никогда бы не было опубликовано, если б автором была не государыня, а кто-то другой.
Поздно вечером, проводив гостей, Державин полистал журнал и прочел сказку Екатерины Алексеевны, написанную для своего пятилетнего внука Александра, а также в назидание всем детям Российской империи.
В сказке юный царевич Хлор, сын князя Кия, попадает в плен к киргиз-кайсацкому хану, который дает ему задание — найти "розу без шипов, которая не колется". Царевичу помогает дочь хана — Фелица. Она посылает ему спутника, по имени Рассудок, который ведет царевича к цели сквозь многочисленные препятствия и соблазны. Опираясь на два посоха — Честность и Правду, царевич карабкается на высокую гору. Там, на вершине, в саду волшебного дворца растет роза без шипов, символ Добродетели. Хлор срывает ее, и за этот подвиг хан отпускает его домой.
Державин был готов согласиться со своими молодыми друзьями. Сказка и впрямь показалась ему наивной, слащавой и чрезмерно назидательной. Но в то же время она натолкнула его на некую мысль… Было ясно, что под мудрой Фелицей Екатерина Алексеевна подразумевала себя. Так почему бы не принять участие в игре, предложенной сочинительницей? Она хочет быть Фелицей? Прекрасно, она будет ею!
Державин отложил журнал, взял перо и после некоторых размышлений вывел на листе бумаги несколько строк:
Державин перечитал и тихо рассмеялся. Да, именно так и будет! Он напишет ей оду, приняв ее же правила игры. Соединит в одном сочинении высокий и низкий штили! Признанные пииты не пускают его в свой круг? Ну что ж, он создаст свой собственный.
Над новой одой Державин работал вдохновенно, как одержимый. В ней он обращался к Фелице, героине сказки, от имени мурзы, который просил Фелицу "подать наставленье", а получалось так, что он давал советы ей самой. Он называл ее "богоподобой", а на самом деле изображал обычной, земной. Но в том-то и состояло ее главное обаяние!
По мере работы над одой Державин все больше влюблялся в образ Фелицы, который создал в своем воображении. Не ее вина, что "мурзы" пребывают в роскоши, спят до полудни, предаются грезам о военных подвигах, рядятся в дорогие одежды, чревоугодничают на пирах, нежатся на диване в обществе прекрасных дев, разъезжают в золоченых каретах…
На фоне пороков вельмож заметнее блистали достоинства Фелицы. Ода получилась лестной, но не льстивой. Не пустое славословие, а похвалу за конкретные деяния воздавал ей поэт и делал это искренне, без всякого притворства. Не только потому, что, насмотревшись на преступления пугачевщины, стал убежденным монархистом, а потому, что видел перемены в жизни России. С приходом Екатерины стало вольготнее дышать, и он был ей за это благодарен.
В конце оды звучала хвала Фелице как напутствие на дальнейшее благодетельное царствование…
Он долго никому не показывал своего сочинения. Опасался неудовольствия вельмож и критики маститых поэтов за то, что осмелился пойти против общепринятых литературных правил. Что-то они скажут?
Однажды к нему пришел завсегдатай литературных гостиных, поэт, механик и архитектор Николай Львов. Державин решился вручить ему свою оду. Но тот, скользнув глазами по строкам, бессильно откинул кудрявую голову на спинку кресла и прошептал:
— Я к тебе за советом, Романыч…
— Что с тобой? — встревоженно спросил Державин. — На тебе лица нет!
Николай был лет на десять моложе Державина и, хотя любил похвастаться своим образованием, часто просил у него житейских советов.
— Я гибну… Ты ведь знаешь, что я люблю Машу…
Державин сразу понял, что речь идет об одной из дочерей обер-прокурора Сената Алексея Афанасьевича Дьякова. Старшая, Александра, вышла замуж за поэта Капниста, а Львов и Хемницер были влюблены в среднюю — Марию. Младшая из сестер, 11-летняя Даша, шпионила за всеми и украдкой строила глазки Державину, вызывая иронический смех его жены. Катя шутя называла ее "мармазеткой" — маленькой обезьянкой.