— Прокрути-ка им еще одну ленточку Федот Евграфович, — произнес поручик, когда Васков перезарядил пулемет. — Только короткими очередями, да по тем лопухам, что у дороги. Пусть уже в лес бегут, если выжили. А то, не дай Бог, постреливать из винтовок в нас вздумают. Нечего дурными мыслями им голову забивать.
Тот гаркнул уставной ответ и начал работать осторожными, экономными очередями по три-пять патронов. Боеприпасы теперь можно было не беречь.
— Что у вас? — Поинтересовался Максим, подходя ко второму грузовику. Тому самому, что ремонтировали по их прибытию.
— Все готово, Максим Федорович, — доложился Хоботов. — Колесо заменили, пулемет установили.
— Водитель готов с нами с нами сотрудничать?
— Разумеется.
— Что, поляк вот так взял и согласился?
— Ваше благородие, — подал голос водитель. — А что поляк?
— Так вы же русских не любите!
— И что? Вы думаете я немцев люблю? — Криво усмехнулся этот уже видавшие виды мужчина. Помятая, пропитанная машинным маслом и бензином одежда. Трехдневная щетина. Уставший, злой взгляд.
— Так зачем признался, что водитель? Сдался бы просто так в плен. Мы бы уехали, а тебя этим бы развязали. И все. Свободен.
— Максим Федорович, а что вам так поляк не глянулся? Вы его узнали? Где-то раньше видели?
— Нет. Вижу его первый раз. Или ты забыл, что я тебе сказывал совсем недавно? Знаю, только, что среди поляков много борцов за независимость. Им претит быть в составе Империи. Им хочется лежать на обочине. Пусть в полном ничтожестве, но незалежно и самостийно.
Поляк промолчал, ничего на это высказывание не ответив. А поручик продолжил, обращаясь к Хоботову.
— Или ты не знаешь, что ядро кавалерии армии Наполеона составляли поляки? Той самой, что сражалась под Бородино и входила в Москву.
— Поляки?
— Шляхта. И тогда охотно к врагам нашим пошли. И сейчас, не удивлюсь, что пойдут. Уже тогда они показали, что им хоть с чертом целоваться, лишь бы не с русскими дружить. — А потом, чуть покачав головой, добавил. — Не нравится он мне.
— Так и застрели, — сплюнув, произнес водитель, переходя на «тыканье». — Коли не нравлюсь. Или повесь.
— А сам застрелишься? — Присев и внимательно посмотрев поляку в глаза, спросил Максим. — Я тебе и пистолет дам с одним патроном.
— Нет. Сам не застрелюсь.
— Боишься?
Вместо ответа поляк просто достал крестик. Самоубийство у христиан — смертный грех. Максим это знал, но как-то не учитывал. Для глубоко бездуховного поручика религиозные маркеры были слишком незначительны. В общем — этот аргумент поручика смутил. Тем более, что по глазам видел, что поляк не боится…
— Откуда родом?
— Из Варшавы.
— Так ты подданный Его Императорского Величества?! А тут что делал?
— По делам ездил. Как началась война, так и задержали. Две недели продержали взаперти, пока не посадили за руль моего же автомобиля. С тех пор на них и работаю. За еду.
— Жена, дети есть?
— И жена, и две дочери. В Варшаве остались.
— В церковь ходишь?
— Хожу.
— По доброй воле? Или чтобы люди что дурного не сказали?
— Ваше благородие… — с укоризной произнес поляк.
— Хорошо. Целуй крест, что верно служить будешь. А как доберемся до своих — я тебя отпущу.
— А автомобиль?
— Не обещаю. Война. Если получится — отдам. Главное — к семье вернешься. Уверен, что им там без кормильца тяжело.
Поляк с минуту думал, твердо смотря в глаза поручика, потом достал крест и поцеловал. И завертелось.
Следующие десять минут возились с загрузкой этого грузовика. Водителя-то до того не было, вот и не знали, что делать. Максим сам уже хотел садиться за «баранку». Но удалось договориться. К Яну сел Васков. Больше заслуживающих уважение людей с головой на плечах у поручика не было.
Завершив формирование колонны Максим Федорович вышел и придирчиво осмотрел ее.
Головным шел грузовик Йозефа. На его широкой крыше расположилось два курсовых станковых пулемета. Из-за чего плотность курсового огня возросла чрезвычайно. Причем пулеметов новых, нормальных. Муха не сидела. Во всяком случае, на вид.
За ним стоял Даймлер Яна. Тот был более ранней модификации и закрытой кабины не имел. Водитель сидел как на козлах. Из-за чего и вооружить грузовик не было возможности. Поэтому в него перенесли носилки с полковником и ящики с боеприпасами. И даже прицепили к нему трофейную трехдюймовку, благо, что их тут стояло аж девять штук в относительно целом состоянии. А две — так и вообще — в отличном, одну из которых и решили экспроприировать. Зачем прихватили? Так кто его знает? Мало ли пригодится? Кое-как прицепили передок, а уж за него и пушку. Причем содержимое зарядного ящика передка знатно потрясли, загрузив практически полностью фугасами. Из тридцати шести выстрелов оставили только четыре шрапнели. На всякий случай. Так-то фугасы будут попроще в употреблении и в деле более универсальны.
Замыкал колонну Форд Синичкина. Этот пикап все же обзавелся курсовым станковым пулеметом на крыше.
Довольно кивнув, Максим забрался в кабину к Йозефу, и колонна тронулась вперед.
Конечно, оставлять просто так этот важный полевой склад трофеев было нельзя.
— Взорвать бы тут все, — незадолго до отъезда заметил Васков.