Поручик Империи

— Господин капитан, — холодно произнес Максим. — Я получал приказ от его высокопревосходительства и все мои людей его слышали.

— Но… — попытался что-то промямлить капитан, смотря как завороженный на дуло станкового пулемета, направленное ему прямо в лоб.

— А вот вы, господин капитан, и ваши люди, ведете себя подозрительно. Может быть вы служите Кайзеру и имеете приказ всемерно нарушать снабжение воинов Его Императорского Величества?

— Что?! Нет!!!

— Я вынужден вас арестовать и проводить до гауптвахты.

— Да что вы себе позволяете?!

— Сдайте оружие, — холодно произнес Максим, после чего достал свой «Парабеллум», передернул затвор, и продолжил: — Или я буду вынужден применить оружие.

— Вы пойдете под трибунал!

— Отряд! Слушай мою команду! По предателям Отечества, короткими очередями…

— Нет!!! — Взревел капитан, побледнев до последней крайности и спешно начав отстегивать ремень, на котором крепилась кобура для револьвера.

— А ваши люди?

— Сложить оружие! — Рявкнул капитан. И бойцы охотно подчинились. Земля слухами полнится. И они уже были в курсе, что это за отряд такой. Люди болтали невероятное. Настолько, что сталкиваться с ними не было никакого желания. Вообще. Даже теоретически.

После этого арестованных связали, сформировав вереницу, которую Максим с десятком бойцов и повел к штабу корпуса. Сдавать. Прихватив заодно запрошенный рапорт, заявления на зачисления в добровольцы, представления к наградам и прочее. Да-да. Поручик не забыл на всех своих подчиненных выписать представления к наградам. Даже на бывших пленных немцев, оформив их заявление задним числом и показав в представлении то, как они самоотверженно сражались с превосходящим противником. Прям не люди, а герои-любовники. Причем он делал хитро — писал не по совокупности, а по каждому эпизоду, которых хватало. Так что на два-три солдатских креста Георгия большая часть его бойцов вполне могла рассчитывать. При удачном стечении обстоятельств, конечно.

Себя только обделил. Но оно и понятно. Он же не Брежнев, себе награды выписывать. Да никто и не поймет.

В штабе корпуса был сущий тарарам. Сведения, привезенные Максимом, поставили всех на уши прямо с вечера. Вот на них все и гуляли. Так что генерал Максима принять его не мог. Не до того. Слишком много дел. Поэтому поручик, не сильно расстроившись, передал адъютанту запрошенный Артамоновым рапорт и прочие документы. А потом вывел на улицу:

— Вот! — Указал он адъютанту генерала на арестованного капитана со товарищи. — Красавцы. Пытались помешать выполнить приказ его высокопревосходительства.

— Серьезно? — Удивился адъютант, прекрасно узнав капитана интендантской службы.

— Серьезней некуда. Его человек отказался ставить на довольствие моих людей. А приказ Леонид Константинович дал вполне определенный. Вредителя я разоружил. Так этот попытался за него вступиться. Дескать, никак нельзя приказ генерала выполнять. Это ведь всего лишь генерал. И ему он не указ.

— Да что вы такое говорите?! — Взвился капитан.

— А вы что, слов своих не помните? Мои люди все слышали. На будущее старайтесь думать, что вы кричать. Тем более матом. Честь имею, — козырнул адъютанту Максим и повел своих людей к расположению отряда.

Уходя он заметил, как этот штабной офицер потер лицо и тяжело вздохнул. Отпустит капитана. Безусловно отпустит. И дело замнет. Ну да и черт с ним. Максим уже понял — сидеть в тылу ему просто опасно. Что ни день, то чудеса. Поэтому, вернувшись к отряду, свернул его и выступил всей автоколонной к ближайшему городу.

Генерал под свое командование его не брал. В подчинение никому не назначал. Да и вообще — ему даже приказа оставаться на месте и сдать трофеи не поступало. Артамонову не до того, а его офицеры, откровенно закапывались в том бардаке, что вокруг творился. Так что, уход автоколонны не являлся нарушением даже гипотетически.

Городок встретил их оживленной толчеей.

Новости о том, что русский корпус отступает, уже добрались сюда и народ волновался. Кто-то готовился спешно уходить, не желая попадать под немецкий сапог. Кто-то напротив, активно злорадствовал, поливая помоями русскую армию. И так далее. В общем, все как обычно — обыватели развлекались. Однако Максима Федоровича же они совершенно не интересовали. Это была Польша и практически в каждом поселении имелись еврейские общины. Их-то он и искал.

И вот, проезжая по одной из улиц, он увидел вывеску портняжной лавки. А рядом, на скамейке сидел мальчишка в кепи и жидкими пейсами, свисающими по щекам. Грузовик остановился. И поручик, спрыгнув, направился именно к этому съежившемуся комочку человека. Видимо офицеров он побаивался, хотя и не убежал.

— Мужчина, — начал Максим, обращаясь к подростку, как взрослому, чтобы польстить его самолюбию. — Не подскажешь, где в этом славном городе можно продать печатные машинки и писчую бумагу? Что посоветуешь? — Произнес он, внимательно смотря на ошалевшие глаза мальчика. — Понимаю. Любой труд должен быть оплачен. — Кивнул поручик и дал парню монетку в пятнадцать копеек.