Поручик Империи

Потом, спустя годы, вспоминая этот эпизод, Максим не мог понять – почему не завязалась перестрелка. И немцы, и его бойцы замерли в какой-то нерешительности. Три станковых пулемета в лоб – аргумент. Но и людей прилично, да по территории они рассредоточены. Бой мог вполне закончиться для русских победой. А мог и поражением обернуться, если фортуна переметнется в самый ненужный момент на сторону немцев. Два-три удачных выстрела, потеря темпа и приплыли…

– Хоботов, – громко произнес поручик, поняв, что пауза затягивается.

– Я!

– Переводи.

– Есть.

– Господа офицеры, выбор у вас ничтожный. Либо руки вверх, либо панихида по месту жительства. У нас три пулемета и терять нам нечего. Убедительно?

– Кто же ты такой убедительный? – усмехнувшись, спросил немецкий офицер с плетеными погонами майора на плечах. По-русски. Без малейшего акцента.

Впрочем, несмотря на ответ майора, прапорщик все равно перевел для остальных. Приказ есть приказ.

– Командир авангардной группы 5-й армии, наступающей западнее по фронту от Лаутенбурга до Штрасбурга, – с самым невозмутимым видом соврал Максим, сделав шаг вперед, постаравшись занять как можно более самоуверенное положение.

– Что?! – ахнул майор и быстро что-то сказал своим. По толпе прямо волна шепотков прошла.

Врал Остап, то есть Максим, самозабвенно. Да. 5-я армия генерала от кавалерии Павла Адамовича Плеве действительно существовала. Но находилась она примерно на двести-триста километров южнее, ведя бои в рамках наступательной операции в Галиции. Тогда что она тут делала? Судя по лицу майора, всю глубину нарисовавшейся катастрофы он осознал очень быстро. Буквально с ходу.

Получалось, что 2-я армия Самсонова специально подставилась под удар, связывая боем все основные силы немцев в Пруссии. Против стоящей к северо-востоку 1-й армии Ренненкампфа оставались только незначительные заслоны. Что позволяло их легко снести и отрезать 8-ю немецкую армию от мощнейшей германской крепости – Кенигсберг. Вступление же в бой 5-й русской армии, наступающей западнее Самсонова, фактически завершало стратегическое окружение 8-й армии Гинденбурга. И это было катастрофой. Настоящей катастрофой.

Майор сначала покраснел, а потом побледнел. Остальные офицеры тоже лицом сделались больными. О том, что Максим мог им врать, они даже не подумали. Не принято было это в те годы. Да и вел он себя слишком дерзко.

– Господа, – выждав секунд двадцать, продолжил поручик, демонстративно глянув на часы. Нормальных наручных у него не было. Но трофейный кожаный чехол для крепления карманных часов на запястье у него уже имелся. – Я человек занятой. Или сдавайтесь, или я открываю огонь. Имейте совесть. Вы срываете мой график. А у меня приказ.

После того как Хоботов перевел, Максим повернулся к своим бойцам, продемонстрировав прекрасную осанку противнику. И начал отдавать распоряжения. Пулеметчики напряглись. Несколько рядовых из польского грузовика достали ручные гранаты, изготовив их к бою. Закидывать площадь. Да и остальные тоже подтянулись. Только полковник, которому опять влили бутылку водки в качестве обезболивающего, мирно дрых и в ус не дул.

Поручик развернулся к немцам и с до омерзения довольным лицом поинтересовался:

– Каким будет ваш положительный ответ?

Лев Евгеньевич скосился на командира, не вполне понимая, как перевести эту не то фразу, не то афоризм. Но его затруднение разрешил майор. Он отстегнул ремень с пистолетной кобурой и бросил ее на брусчатку. А потом скомандовал всем остальным:

– Ergib dich![5]

Нехотя, но его примеру последовали и остальные. Выходили вперед, кидали оружие на землю и отходили в сторонку. Офицеры отдельно. Нижние чины отдельно. Только всадникам пришлось несколько замешкаться. Им ведь не только спешиться требовалось, но и лошадей привязать. Не бросать же их так?

И вот, когда уже эта нервическая возня закончилась, из здания вышел плотный седой мужчина в сопровождении небольшой свиты. Вышел и замер, хмуро обозревая сложившуюся обстановку.

Максим встретился взглядом с тем самым майором, свободно владеющим русским языком, и кивнул ему. Дескать, действуй. Тот вернул кивок и, подойдя, доложился генералу. Лицо старика резко покраснело. Глаза округлились. Губы сжались. Но в остальном выдержка не подвела – дергаться не стал.

После чего Максим Федорович нарочито чеканным, строевым шагом подошел и вежливо попросил генерала сдать пистолет. Все-таки генерал. Фигура. Взять в плен – почетно, но обращаться нужно предельно тактично.

Майор перевел.

Герман фон Франсуа внимательным, пристальным взглядом посмотрел на подошедшего к нему наглеца. Несмотря на уважительный тон, парень был слишком дерзок и самоуверен. Это хорошо бросалось в глаза.

Генерал недовольно скривился.