Поручик Империи

Грязный как черт. В ряске и тине. Но живой и с довольной улыбкой во все лицо. Именно таким бойцы встретили своего командира на берегу.

– Максим Федорович, как ваше самочувствие? – осведомился Хоботов, с сомнением глядящий на этого грязевого монстра.

– Отлично! – еще сильнее оскалился поручик и двинулся к машинам. – Нужно найти место, где бы привести меня в порядок, – бросил он на ходу. – Грязь смыть. А тут везде берега вязкие.

– Так мостки, ваше благородие, – произнес один из солдат.

– Мостки?

– Да, ваше благородие. Мостки. Их завсегда ставят по рекам. А то бабам-то как стирать?

Максим остановился и посмотрел на реку. Но, несколько секунд подумав, решительно отмахнулся от этой идеи. Здесь скоро от солдат будет не протолкнуться. Во всяком случае, на левом берегу Вислы. Заметят его, плещущегося на берегу реки, и пристрелят. В общем, плохая идея.

– Так что, Максим Федорович? – обратился к нему Хоботов. – Может, мостки поищем?

– Грязь не сало – потер и отстало, – усмехнувшись, ответил поручик. – Лично у меня нет желания, чтобы спинку мне терли пулями. А желающих скоро тут будет – полный вагон. Или вы думаете, в Дирхау проигнорируют наш салют? Вот и я думаю, что прибегут всей толпой на берег. Поаплодировать, так сказать.

Добежали до автоколонны. Загрузились и поехали. Тем более что медлить было глупо. Их ждали великие дела…

Мариенбург был встревожен.

Многие жители вышли на улицу, обеспокоенные серией взрывов и выстрелами. Солдат, к счастью, не было видно. Видимо, или казармы стояли далеко, или их и вовсе тут не имелось. А может, и вообще – они по команде уже двигались к мосту, разминувшись с колонной.

Понимая, что можно и застрять в такой толпе, Максим скомандовал дать очередь из пулеметов. Но не по людям, а поверх голов.

Подействовало.

Мало того. Полицейские даже стали участвовать в наведении порядка. Вероятно, не смогли в суете разглядеть пассажиров. Да – очередь из пулемета – опасная вещь. Но в данном случае ее расценили как выстрел в воздух. Так или иначе, но дорога очень быстро освободилась, и колонна смогла продолжить свой путь. К телеграфу.

Грузовик еще полностью не остановился, когда Максим уже выпрыгнул на тротуар, крикнув:

– Хоботов, Петренко, Сидоров, за мной.

А сам, выхватив пистолет, двинулся в пустующее здание телеграфа. Короткий разгон. И дверь открывается внутрь. Частично. Так-то обычно ее открывают наружу. Но Максим ее вынес, выломав. Хлипкая оказалась. Декоративная. С окошком. Разбитое стекло зазвенело, падая на пол. Но поручик, прикрывшись рукавом кителя, избежал порезов.

Внутри находилась только дежурная смена.

Взрывы и весь этот шум их, конечно, взволновали. Но реакция оказалась правильной, уставной. То есть они сосредоточились на своей работе, ожидая, что сейчас полетят телеграммы.

– Hände hoch! – рявкнул Максим и выстрелил в потолок из пистолета.

Несколько секунд замешательства, и старший смены метнулся к кобуре.

Бах!

Пуля пробила ему голову, обрызгав кровью беленую стену и стоящего подле дежурного офицера ефрейтора. Тот вздрогнул, но выдержал и медленно поднял руки. Его коллега последовал этому здравому примеру.

– Сидоров – забрать у них оружие.

– Есть забрать оружие! – гаркнул боец и бросился к противникам.

– Болван! – раздраженно крикнул Максим. – Не закрывай их от нас. Они ведь тобой могут как щитом прикрываться!

– Понял! – с легким волнением ответил Сидоров и сразу же исправился.

– Лев Евгеньевич, сообщите, что им надлежит передать срочную телеграмму в Берлин. У них ведь есть линия туда не только через Дирхау?

Немцы, выслушав Хоботова, пожали плечами и кивнули.

– Отлично! – произнес Максим, сел и кратко набросал текст. Если бы эти двое отказались, импровизация не сработала бы. А так… Почему нет? Сам-то, увы, он телеграфным ключом работать не умел. И никто в его команде тоже.

– Лев Евгеньевич, я прошу вас перевести этот текст, – подал он прапорщику лист бумаги, когда закончил.

– Вы серьезно? – пробежавшись по строчкам, ошарашенно переспросил Хоботов.

– Конечно.

– Но…

– Лев Евгеньевич. Это очень важно. Мы вводим противника в заблуждение и заставляем делать неверные выводы. И, как следствие, поступки. Вы понимаете? Одна бумажка может ударить по противнику сильнее сотни тяжелых гаубиц.

– Вы знаете, мне это не нравится… но… – произнес недовольный Хоботов и, взяв карандаш, занялся переводом текста. Ничего хитрого там написано не было:

«Срочно! Предательство! Русские захватили телеграф и радио в Кенигсберге. Многие форты пали. Комендант убит. Управление обороной дезорг…»

Именно так. Послание было оборвано на полуслове.

Максим забрал у Хоботова листок и протянул его оператору. Тот принял его. Пробежал глазами текст. Побледнел. И что-то залопотал.

– Он не станет передавать этого текста, – от волнения коверкая слова, сообщил Хоботов, видя, как распинается ефрейтор.

– Спроси, они оба умеют работать телеграфным ключом?