— Столько сена, чтоб хватило на целый полк! — выпалил Ржевский, лишь бы она отвязалась.
— Вы получите все, что вам угодно, — с томным придыханием молвила генеральша, обнажая грудь.
Ржевского окутало запахом сладкого пота. При виде этих двух арбузов он почувствовал нарастающее волнение в крови. Но переведя взгляд на мясистый нос генеральши, поручик ощутил, как по спине пробежал холодок.
— Здесь, конечно, не столица, — проворковала толстушка. — Но разве найдется среди ваших чахоточных барышень хоть одна с такой грудью, как у меня?
— Признаюсь честно, не встречал.
— А ведь это у меня еще не все! О, мой избавитель…
Генеральша завертела бедрами.
«Вот чертова баба! — подумал Ржевский. — Может, и впрямь ей впендюрить? Но как же страшна! Не мешало бы выпить для храбрости».
— У вас не найдется выпить? — спросил он, ущипнув генеральшу за сосок.
— Молочка захотелось? — умилилась она. — Ах вы мой теленочек.
— Мне бы водки, ваше превосходительство.
— Я бы тоже не отказалась. — Обернувшись на дверь, она громко крикнула: — Эй, Парашка, нашей водочки — живо!
Дверь тут же отварилась, и дворовая девка внесла графин с двумя стаканами.
— Как в сказке! — вырвалось у Ржевского. — Когда ж она успела?
— Ох, поручик, не суйте нос в наши женские тайны, — захихикала генеральша.
— Как же не совать, сударыня, коли я всю жизнь только этим и занимаюсь.
— Мне очень лестно ваше любопытство, поручик. Но сперва давайте выпьем.
Разлив спиртное по стаканам, девка, давясь от смеха, протянула их лежащим на ковре хозяйке и поручику.
— Лежа пить не буду! — заявил Ржевский.
Генеральша с явной неохотой с него слезла, и они перебрались на постель.
— Ступай, Парашка, — сказала генеральша девке. — И передай Ерофеичу, что сегодня вечером он может не приходить.
— Кто таков Ерофеич? — поинтересовался Ржевский, когда дверь закрылась.
— А-а… да это наш архидьякон. Очень грамотный во всех отношениях человек. Он хотел мне чернильницу заправить…
— Чернильницу?
— Ну да. А что? Я большая любительница письма писать. Только чернила у меня кончились. И негде сейчас раздобыть, кроме как у церковных служителей. Война, сами понимаете.
— Понимаю, — ухмыльнулся Ржевский.
— Отведайте нашей самогоночки, — прижалась к нему толстушка. — Сама настаивала, по рецепту царя Гороха.
Ржевский понюхал содержимое стакана.
— Ого! Запашок отменный, сударыня.
— Скажите тост, поручик. Ну, пожалуйста.
— За победу!
— Вы и так меня уж победили, — радостно закудахтала генеральша. — Скажите что — нибудь про нас с вами и про любовь.
— При одном взгляде на вас, ваше превосходительство, у меня кровь стынет в жилах, — сказал Ржевский. — Так выпьем же за то, чтоб нам с вами не замерзнуть!
— А за любовь?
— И за любовь!
Ржевский одним махом заглотнул стакан.
От первой стопки генеральша красивей не стала.
Прислушиваясь к теплому журчанию в животе, Ржевский прикинул, сколько ему нужно выпить, чтобы воспылать любовью. Выходило не меньше трех литров. «Я столько не выпью!» — подумал поручик.
Однако после второй стопки генеральша уже не казалась ему столь некрасивой, чтобы отказывать ей в поцелуях.
А когда содержимое графина опустело, Ржевский нашел ее вполне достойной своего пыла…
— Поручик, вы были великолепны, — прошептала генеральша, когда все охи, вздохи и скрипы остались позади.
— Спасибо за самогон, ваше превосходительство, — сказал Ржевский, переворачиваясь на спину. — Он был превосходен.
Раздался стук в дверь.
— Входите, граф! — крикнул Ржевский. — Уже можно!
Вошел Лебедев — Кобылин.
— Как вы догадались, что это ваш друг? — удивилась генеральша, прикрывшись от вошедшего простыней.
— Проще пареной репы, сударыня! Он же прекрасно знает, сколько времени требуется гусару, чтобы расплатиться за фураж.
Лебедев — Кобылин скривил губы.
— Пора отправляться, Ржевский, — сказал он. — Кони заждались.
В благодарность за подвиги поручика генеральша велела снарядить подводу с сеном, и вскоре довольные гусары съехали со двора.
Генеральша, взяв у управляющего ключи, тут же открыла сарай, где Лебедев — Кобылин запер троих ее мужиков.
— Выходите соколы недобитые, — с усмешкой произнесла она. — Театр бы из вас устроить.
Мужики заулыбались.
— А что, матушка, — сказал один, — али мы плохо сыграли, на? Уважили вас гусары — то?
— Уважили, — зарделась генеральша.
— Я ж сказывал, что гусары — хорошие наездники, на.
— Ох, хорошие! До сих пор все косточки ноют.
— У нас тоже, матушка, — жалобно протянул самый хилый из мужиков, потирая зад.
— Ничего, милые, за доброе дело пострадали. Велю Пахомычу, чтобы водки вам налил.
— Спасибо, матушка, — закивали мужики. — Мы завсегда… это важно… водочку мы любим… полечимся…
Авдей Пахомыч, стоявший здесь же, посмеивался, заискивающе заглядывая хозяйке в глаза.
— Да уж, Лавра Тимофеевна, разыграли мы гусар. Вот смех! А я — то, старый черт, в одних кальсонах…
— Тоже скажете мне — старый! — фыркнула генеральша. — Топите, Авдеюшка, баню. Чтой — то кровушка во мне разыгралась, никакого удержу нет!
— Барыня, барыня, сударыня, барыня, — запели мужики, притопывая лаптями.
— Нет, непременно театр из вас устрою, чтоб гусар заманивать, — засмеялась генеральша.