Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном

Глава 35. Партизаны

Стояла теплая ночь.

По лесной травянистой дороге кони шли скорой распашной рысью, почти бесшумно.

Отряд ахтырских гусар и донских казаков под предводительством Дениса Давыдова держал путь в тыл неприятеля.

Позади затихала канонада Бородинской битвы.

— Не пора ли ночлег устроить, — позевывая, предложил поручик, ехавший по правую руку Давыдова.

— Еще пару верст и всё.

— Может, тут есть поблизости какая — нибудь деревня? Ты ведь местный, небось, каждую тропинку знаешь.

— У деревни как раз и отдохнем.

— А почему не в самой деревне? На печи, да с крестьяночкой. Красота!

— Как бы на французов не нарваться, братец. У меня каждый человек на счету.

— Эх, Денис, для меня ночь без бабы — что обед без водки.

За спиной из темноты кто — то весело пробасил:

— Вшивый — о бане, а Ржевский — о бабе!

Поручик обернулся на голос, сердито зашевелив усами:

— Ну, кому еще там шею намылить?

— Сделайте одолжение, поручик! — ответил тот же басок. — Я уж второй день не мылся.

— И мне! И мне! — раздались голоса. — И мне намылить!

Ругательства поручика потонули в дружном хохоте отряда.

— Чего ржете, черти! — крякнул Ржевский. — Будто самим не хочется.

— А я женке слово дал, — смеялся казак Защипайло, — что если изменю ей, то только с Бонапартом!

— Молодец, Емельян, — подхватил Давыдов, — с твоей длинной пикой Бонапарту точно несдобровать!

Его слова вызвали еще больший взрыв хохота.

— Ха! — сказал Ржевский. — Еще неизвестно, у кого из нас длиннее.

— Ладно, Ржевский, Бонапарта я тебе так и быть уступлю, — сказал казак. — Только ты за это до моей женки со своей пикой не суйся!

— За Бонапарта спасибо. А свою женку сам стереги. Я ее в лицо не знаю, глядишь, и зацеплю ненароком!

Давыдов, видя, что языки у всех развязались не на шутку, строгим окриком прекратил перепалку.

Перед самым рассветом отряд сделал привал на березовой опушке. Неподалеку сквозь туман угадывалось какое — то селение.

Когда белесая пелена отползла в низины, Давыдов, прихватив с собой Ржевского и одного из казаков, поехал к темневшим на взгорье избам.

Все трое внимательно прислушивались.

— «Марсельезы» не слыхать, — сказал поручик.

— Да и балалаек тоже, — откликнулся Давыдов. — Поди разбери, есть французы в деревне или нет. Постойте — ка, а это что такое?

Въезд в деревню перекрывали перевернутые вверх колесами телеги, толстые сучья и всякий хлам, придавленный для прочности увесистыми бревнами.

— Вот тебе, Ржевский, и Парижские баррикады, — только успел усмехнуться Давыдов, как из — за завала раздалось несколько ружейных выстрелов.

Пуля просвистела у Ржевского над ухом.

— Три тысячи чертей! — воскликнул он. — В своих палят, дурни. Осадите — ка назад, братцы, а я сейчас разберусь с этими разбойниками.

Ржевский подскакал к самому завалу.

— Эй, православные! Белены, что ли, поутру объелись? Своих не признаете.

Из — за бревен высунулось несколько дремучих бород.

— А ну, шапки долой, мужичье, перед российской кавалерией! — крикнул поручик. — Ну, кому говорю! Сам атаман Давыдов к вам в гости пожаловал.

Мужики с растерянными лицами поснимали шапки.

Подъехали Давыдов с казаком.

Седой дед в опрятном кафтане вышел на свободное место и поклонился обоим.

— Вы уж не гневайтесь, ваши превосходительства, — сказал он, тщась понять, кто из двоих важнее.

— Со мной говори, — подсказал Давыдов. — Ты кто будешь?

— Староста. Виноваты, ваше превосходительство, за французов приняли.

— Неужто похожи? — усмехнулся Давыдов.

— А бог знает! Мы люди темные. Только своим — то здесь вроде неоткуда взяться. Армия, поди, вся к Москве — матушке подалась. Да и одежды ваши с басурманскими схожи.

— Мы же по — русски разговаривали, дурья ты башка! — встрял Ржевский. — Или у вас в ушах солома?

— Так — то оно так, да вдруг вы поляки. Али еще кто. К нам народу со всего свету понаехало.

Остальные мужики настороженно внимали их разговору, не спеша вылезать из — за перевернутых телег.

Давыдов торжественно сотворил крестное знамение.

— Вот вам крест, братцы, православные мы и истинно русские!

Мужики зачесали в бородах и затылках. А староста хитровато прищурился, всё еще с сомнением в глазах.

И тогда поручик Ржевский от души выругался. Это было крепкое, оборотистое ругательство с перечислением всех любезных русскому сердцу мужских и женских начал и упоминанием близких родственников.

— Мать вашу бородой в корыто! — напоследок рявкнул Ржевский. — Ну!! Чего притихли?

Толпящиеся за старостой мужики, со старинными кремневками в руках, топорами и вилами, одобрительно загудели.

— Благодарствуйте, ваше сиятельство, — до земли поклонился Ржевскому староста. — Милости просим в деревню, чем богаты…

Тут же в завале, перегораживавшем улицу, был разобран проезд.

Казак подал пикой условный знак своим, ожидавшим на опушке. И отряд на рысях примчался в деревню.

Вокруг замелькали цветные сарафаны и платья баб и девок, высыпали ребятишки.

Староста пригласил Давыдова с офицерами в свою избу.

После походной каши и самодельного самогона угощения, выставленные на стол, — разносолы, варенья с пенистым медком и хмельной брагой — казались отборными деликатесами.