Порванная струна

Я отпустил его руку, открыл дверцу и, не оглядываясь, выскочил из машины. Доберусь уж сам как-нибудь.

Я припустил по улице бегом, хотя он и не думал меня преследовать. Просто хотелось восстановить утраченное душевное равновесие. Вот интересно, когда маман впервые привела этого типа к нам знакомиться, мне было лет тринадцать. Что там пацан в жизни понимает? Но про этого я сразу понял, что сволочь он первостатейная. Так что сейчас я испытывал даже легкое удовлетворение, что правильно человека с первого взгляда оценил.

Домой я добрался быстро – подвезли мужики на «скорой помощи», им по дороге было.

Дверь открыла маман, и у меня отлегло от сердца – хоть не оставили старуху одну.

– Ну что там? А где Сережа?

– Дома твой Сережа, – рыкнул я. – И не смей больше к нему обращаться, я со своими делами как-нибудь сам разберусь.

– Да ты что? – Маман набрала воздуху и собиралась меня как следует вздрючить, но тут из комнаты послышался слабый голос бабули, так что я просто отодвинул маман в сторону и одним прыжком оказался в комнате. Бабуля лежала на кровати такая маленькая, и лицо ее было белее подушки. Увидев меня, она заплакала.

– Ну все, все. – Я присел рядом на стул. – Видишь, я вернулся, целый-невредимый, ничего не случилось, все в порядке…

– Чем это от тебя пахнет? принюхалась бабуля.

«Дерьмом», – чуть было не сказал я, но вовремя прикусил язык.

– Ты в милиции был? Что они сказали? – жадно спрашивала бабуля.

– Все нормально, не нужно волноваться, это ошибка, она разъяснилась, больше я никуда не уйду.

Она успокоилась от звука моего голоса и утомленно прикрыла глаза. На кухне я узнал от матери, что бабуля подняла тревогу часов в десять вечера. Она звонила матери и до того ее взвинтила, что та рискнула обратиться к своему мужу за советом. Муж поднял ее на смех – взрослый парень к десяти вечера домой не пришел, а они всполошились. Но маман-то знает, что я всегда ночую дома: во-первых, боюсь бабулю оставить, а во-вторых, не у кого мне ночевать, с моим ростом у меня с женщинами вообще проблемы. Уж не знаю, что маман сказала своему мужу, возможно, что я псих и импотент, но он все же решил выяснить в милиции. И так разозлился, что ему не дали поспать, что возненавидел меня пуще прежнего.

Я не стал рассказывать маман содержание нашей с ним беседы, пусть уж он сам ей распишет меня во всей красе, мне плевать.

***

Звонок матери без стеснения вырвал Надежду Николаевну Лебедеву из утренних объятий Морфея. Мать была полна праведного негодования и на такие мелочи, как звонок в восемь утра в выходной день, не обратила внимания.

– Ты только послушай, что происходит! – кипятилась мать на том конце провода. – Андриана забрали в милицию, продержали там до полночи, хорошо, что его выручил Ленин муж, а Валечка чуть второй инфаркт не получила!

Надежда с детства спала всегда очень крепко, и никогда у нее не было бессонницы, даже слова такого в лексиконе ее не было. Она объясняла это своей многолетней работой на режимном предприятии. Действительно, в их институте работало множество людей, мужчин и женщин. С возрастом многие начинали прихварывать, но никто и никогда не жаловался на бессонницу. Если всю жизнь вставать в семь утра, а то и раньше, то за многие годы накапливается такой хронический недосып, что ни о какой бессоннице не может быть и речи.

Надежда всегда засыпала крепко, как только голова ее касалась подушки. Но в выходные любила поспать подольше, впрок, как выражался ее муж Сан Саныч. Поэтому сегодня спросонья она никак не могла сообразить, с чего это мать так волнуется и зачем вообще звонит.

– Какой муж, какая Лена… – бормотала она, отнеся трубку от уха, потому что мать в волнении очень громко кричала.

– Надежда, я на тебя просто удивляюсь! – мать задыхалась от возмущения. – Я тебе уже полчаса объясняю, что Валечкиного внука забрали в милицию из-за того дела… ну с девушкой. Просто подошли на улице, посадили в машину и увезли. Сплошной произвол!

– Погоди-погоди, – Надежда с трудом продиралась сквозь остатки сна, – Андриана арестовали?

– Уже выпустили! – торжествующе сообщила мать. – Но для Валечки это было огромным ударом, У нее же сердце…

После того как Надежда уразумела ситуацию, мать облегченно вздохнула, но не отказала себе в удовольствии напоследок кольнуть:

– Иногда я недоумеваю, каким образом ты, так медленно соображая, умудрилась проработать ведущим инженером двадцать пять лет?

Надежда промолчала, хотя в словах матери не было ни слова правды. Соображала она быстро, и мать всегда это признавала, но сегодня с утра ужасно хотелось спать. Мать же в свои семьдесят лет была полна энергии и жажды жизни, ей-то встать в семь утра ничего не стоило.