Порванная струна

Возможно! – миролюбиво согласилась Надежда. – Но все зависит от того, удастся ли Виктории найти имя и адрес человека, который украл флюосцин. Тогда дело прояснится. Ты мне вот что скажи… – Она помялась немножко, потом смущенно продолжила: – Не подумай, что я вмешиваюсь в твою личную жизнь, но та девушка, с которой ты познакомился… чем она занимается?

Нет, ну надо же! Уже весь город знает, что я с девушкой познакомился! Да что же это такое! Бабуля поделилась радостью с Татьяной Васильевной, а та, разумеется, растрепала все своей дочери Надежде. Ну достали старухи – сил нет!

– При чем здесь девушка? Она не имеет к этом делу никакого отношения, – буркнул я.

– Послушай, я же не из праздного любопытства спрашиваю, – мягко напомнила Надежда.

– А мне кажется, что как раз из любопытства! – Я закусил удила, хоть понимал, что веду себя грубо.

– Тогда ответь – ты в филармонии был или по девушкам бегал? – Надежда тоже повысила голос.

– Вот как раз в филармонии я был. Там с Соней и познакомился! – запальчиво ответил я и понял, что попался на удочку.

Пришлось рассказать всю историю знакомства с Соней – про маляра и краску.

– Значит, она скрипачка… – задумчиво проговорила Надежда.

– Она не имеет к этому делу никакого отношения! Она не знает тех двух…

– А ты спрашивал у нее прямо? – полюбопытствовала Надежда. – Нет, конечно, ну и ладно, возможно, она действительно ни при чем. Пойду я…

На рабочем месте Надежда раздумывала недолго. Первые две девушки-скрипачки умерли при невыясненных обстоятельствах. И тут в поле зрения попадает третья девушка, играющая на скрипке. Разумеется, в нашем городе молодых девушек, профессионально играющих на скрипке, если немного, то уж не трое. Но Надежде Николаевне очень не нравились совпадения, вот просто чувствовала она, что с этими скрипачками что-то не то. Казалось бы, скрипка – замечательный инструмент, а вот поди ж ты, не везет девушкам. Просто мор какой-то пошел в городе на скрипачек!

Но если отбросить в сторону посторонние мысли, то нужно поторопить Викторию с окончательным ответом. Вот тогда у Надежды в руках будут конкретные факты.

Однако когда она с большим трудом дозвонилась до Виктории, та огорошила ее новостью насчет болезни профессора Зайончковского. Дело застопорилось. Виктория обещала выкроить до вечера время и навестить профессора в больнице, а Надежда сказала, что после окончания работы она приедет прямо на кафедру токсикологии и подождет там Викторию сколько надо. Вопрос очень серьезный, тянуть нельзя.

***

Он проснулся внезапно, как от толчка, с ощущением чего-то скверного, непоправимого. Немного полежал с закрытыми глазами, приходя в себя, и вспомнил вчерашний вечер, силуэты на кремовых шторах. Два силуэта.

Вот что произошло, вот что осталось свербящей мучительной занозой в его мозгу, вот что зажгло в его душе злое темное пламя… Неужели все его жертвы напрасны, и она, его божество, его избранница – такая же, как все… Она приведет в свой дом мужчину – грязного, вульгарного, отвратительного самца, для которого вся ее музыка – пустой звук, ничего не значащее сотрясение воздуха, которому нужно только, чтобы на столе была еда, в шкафу – чистые рубашки, а в постели – женщина… И она будет варить ему эту еду, помешивать суповой ложкой жирный борщ, пробовать его, добавлять по вкусу соль или лавровый лист, она будет ходить по квартире в засаленном халате и стоптанных тапках. Она будет стирать ему рубашки, руки ее станут красными и грубыми от горячей воды и стирального порошка и уже не смогут держать смычок, не смогут нежно и чувственно прикасаться к певучему телу скрипки.

Когда он впервые увидел ее, ей было семь лет. Они жили в одном дворе, но до этого дня он не замечал маленькую худенькую девочку в черном берете. В тот день – это было в начале марта, и только воробьи почувствовали уже приход весны и галдели как ненормальные, – в тот день он поднимался с санками в руке на деревянную горку и вдруг увидел ее. Она шла через двор в коротком черном пальтишке, прижимая к груди маленький скрипичный футляр, и в ее серых глазах он увидел что-то такое, о чем раньше и не подозревал. Он замер на месте и смотрел на нее, а снизу его торопили, подталкивали:

«Эй, ты, Жаконя, ты что – перетрусил, съезжай скорее!». Жека Малыгин рекомендовал дать Жаконе в морду.

А он ничего не слышал, и рот его наполнился солоноватой слюной, и эта девочка стала для него с этого дня важнее всего остального: он называл ее про себя «Девочка со скрипкой» или просто «Она».

Тогда ему было одиннадцать лет, он был старше ее на четыре года.

Пять лет спустя в том же дворе Жека Малыгин встал у нее на пути и попытался вырвать из рук скрипку. Он бросился на помощь, но не успел добежать – Жека толкнул Девочку со скрипкой, она упала, стараясь не повредить инструмент. Скрипку она уберегла, но сломала руку. Перелом был тяжелый, кость срасталась очень плохо, и несколько месяцев она не могла играть.