Порванная струна

Я схватил трубку и опять закричал:

– Соня, это ты?

– Нет, это не Соня, – в трубке снова был женский голос, но на этот раз я узнал Надежду Николаевну, – а что с Соней?

– Она пропала. Вчера не пришла на концерт и не появилась дома. И у родителей ее тоже нет.

В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Так что я подумал, что связь прервалась, но наконец Надежда Николаевна заговорила, причем голос у нее здорово изменился – такое в нем звучало беспокойство:

– Кажется, я знаю, в чем дело. Давай встретимся и поговорим.

– Где? – спросил я упавшим голосом.

– Быстрее всего получится в метро. Знаешь, на станции «Маяковская» есть такие длинные скамейки?

Я бросил трубку и побежал к метро.

Надежда Николаевна сидела на скамейке и вид имела несколько растерянный и огорошенный, что для нее вообще-то нехарактерно. Я с ходу повторил, что Соня пропала, со вчерашнего дня ее никто не видел.

– Я только что была в одном доме, – задумчиво проговорила Надежда.

– В каком доме! – Я не на шутку рассердился. – Вы не поняли? Соня пропала!

– Не кипятись. Сядь и послушай.

Я сел рядом, но от волнения не сразу понял, о чем она говорит. Надежда рассказывала, что была в какой-то нежилой квартире, – как она туда попала, я не понял, видимо, отключился на какое-то время, думая о Соне, – но когда она стала говорить о том, что в этой квартире прямо-таки музей – сотни Сониных фотографий, – я стал слушать внимательно. По всему выходило, что живет там маньяк, и маньяк этот зациклен на ней, на Соне!

Я вспомнил вдруг про странные Сонины отношения с телефоном, про то, как напряженно в первую нашу встречу она говорила с кем-то, а во второй раз вообще отключила телефон. Вспомнил, какая она была нервная и запуганная. А я, идиот, вместо того чтобы поговорить с ней, настоять на том, чтобы она поделилась со мной своими неприятностями, болтал о всякой ерунде! Кретин!

– Так он ее и похитил! – Я так это выкрикнул, что проходившая мимо рыжая тетка шарахнулась в сторону и наступила на чужого пекинеса.

– Очень может быть, – кивнула Надежда, – но вот куда он мог ее увезти? В квартире у него я была, там никого нет, да и не стал бы он держать похищенную девушку в городском доме: маньяк-то он маньяк, но не дурак же! Нужно какое-то уединенное и безлюдное место…

Я в тоске уставился на проходящую мимо нас толпу. Найти в огромном многомиллионном городе двух человек – задача неразрешимая, похлеще, чем найти иголку на автомобильной свалке…

– Ну-ка, – довольно невежливо говорю я Надежде Николаевне, – повторите еще раз все про эту психованную комнату, а то я первый раз невнимательно слушал.

Надежда нисколько не обиделась – неплохая она все-таки тетка – и начала сначала:

– Вошла я в эту комнату, дверью задела колокол, небольшой такой, медный…

– Рынду, – механически уточнил я.

– Что? – переспросила Надежда. – Какая еще рында?

– Ну рында, корабельный колокол так называется.

– Корабельный?! – Надежда прямо подскочила. – А я-то думала, что это за сундучок! Это же морской сундук, матросский, рундук, кажется, называется!

Я смотрел на нее, ничего не понимая, но она начала все объяснять:

– Там вещей почти никаких не было, только магнитофон и сундучок на полу, в котором лежали его дневники и магнитофонные кассеты. Так вот, этот сундучок – явно матросский, с какого-нибудь корабля. Как и колокол – ну, рында. А на дне сундучка лежала листовка с рекламой Яхт-клуба. Все одно к одному, вот я и думаю, уже не работает ли наш псих в Яхт-клубе? Сторожем, допустим. Судя по тому, что я о нем знаю, ни на какую другую работу его бы не взяли. А если так – Яхт-клуб зимой – самое подходящее место для того, чтобы прятать похищенную девушку: там уже точно сейчас ни души, кричи – не кричи, никто не услышит.

Вдруг она тряхнула головой и говорит:

– Наверное, я сошла с ума. Ерунда все это, домыслы одни. Даже то, что он похитил Соню – не больше, чем предположение, а уж насчет Яхт-клуба – это и вовсе бред.

А что-нибудь другое у нас есть? – спрашиваю я. – Нет у нас ничего другого, значит, надо ехать в этот Яхт-клуб.. Там адрес-то был на листовке?

Надежда Николаевна напрягла память и вспомнила словосочетание: Шкиперский проток. А дальше – все, хоть тресни.

– Ну ладно, – говорю я, – Шкиперский проток – это на Васильевском острове, место я знаю, поехали туда, а Яхт-клуб как-нибудь найдем.

Шкиперский проток – малолюдное место в любое время года, а сейчас там вообще ни души. Мы прошли узким переулком, перешли по мостику большой замерзший водоем и оказались перед воротами. На воротах был нарисован белой краской по трафарету якорь на фоне силуэта корабля. Надежда Николаевна замахала руками:

– Вот! Вот оно! Я вспомнила! На той листовке точно такой же рисунок был!

Я ей говорю:

–, Это очень хорошо, наверное, это логотип Яхт-клуба, только кричать не надо, он может нас услышать.