Порванные души. Снайпер в Афгане

Вдруг подскакивает какой-то штабной и командует: «Каждому по десять «Ф-1»; пулеметчикам – по пять!» (а пулеметчики обычно вообще гранат с собой не брали). Сразу стало понятно: «прогулка» – с заходом в кишлаки. Взяли гранаты. Тут новый приказ: «Часть сухпая можно оставить, потом на вертолетах выкинут». Выкинут – не выкинут, это вилами по воде, но все равно команда хорошая: тащить в июне – под пятьдесят на столбике! – на себе лишний груз никому не хочется. Взяли жратвы всего на два дня, да и то кашу на «точке» тут же выбросили. Ну ничего, сидим, ждем.

Подходит старший лейтенант Пухов, глаза горят, автомат с плеча на плечо перебрасывает, как конь, – секунды на месте устоять не может. По всему виду ясно: чешутся у Пухова руки, хорошо его в прошлый раз духи зацепили… Еще бы! Он слово себе дал не потерять в боях ни одного человека. А при Бахаракском погроме, фактически в операции не участвуя, четвертая МСР потеряла ранеными три человека, причем одного, ефрейтора Баранцова, впоследствии комиссовали с первой группой. Кстати, слово свое Пухов потом сдержал: за время его командования в роте никто не погиб. А до него четвертая мотострелковая уже успела поиметь свой «скорбный список» из четырнадцати имен. Заимеет и после, когда Пухов уйдет по замене. К весне 1985 года к «списку» добавят еще пятерых. Но пока Виктор Григорьевич Пухов был в роте и сводил с бабаями свои личные счеты…

Построил нас, помолчал и тихо начал:

– Так, мужики… Выходим через двадцать минут. Покурить, на горшок и прочее… Пусть кто-то мне на переходе заикнется – суровой нитью затяну! – Потом он поставил задачу первым взводам и вдруг обратился к нашему взводному Быстрову: – А ты, Серега, со своими архаровцами идешь вот на эту точку! – Пухов показал место на карте. – Будешь прикрывать правый фланг всей роты и лично мою задницу, понял? Идти вам чуть дальше, чем остальным, но тут недалеко – восемь с половиной по карте. Возьмешь одного человека с первого взвода в помощь на АГС. И еще с тобой пойдет Саша Рабинович, чтоб нескучно было. Да! Минбат сядет как раз между тобой и мной, но идти будет с вами. Все ясно? – и уже обращаясь к нам: – Ну все, мужики, вперед! И в штаны не делать – прорвемся! И не забудьте: за каждого пленного – десять суток гауптвахты… И по харе – от меня лично!

Через двадцать минут, растянувшись длинной цепью, четвертая рота и минометная батарея вползали в зеленую зону.

Первый подъем начался буквально через тридцать минут после выхода, где-то в шестнадцать ноль-ноль. За час одолели хребет и начали спуск. Через махонькую долинку перед нами возвысилась новая громадина. Глянули – приуныли. Но Серега приободрил:

– Ну, что сопли распустили?! Сейчас перевалим, там вообще не долина – ущельице, а следующий перевал – наш. Поднялись, пробежались по гребню и дома! Ну! Давай, пехота, шевели штанами!

Пока вскарабкались, отдышались, спустились и снова начали подъем, последний, было около двенадцати ночи. Под ноги все чаще стали попадаться банки с кашей и тушенкой – выбрасывали и раскаивались те, кто пожадничал на «точке». К двум часам ночи умолкли подбадривающие шутки офицеров. Дольше всех держались замполит роты Рабинович и командир минометчиков капитан Белов. Но к трем часам и у них осталась всего одна «шутка». Леха Белов стонал: «Шу-рик. Ты еще дышишь?» На что наш замполит отвечал: «Ле-ша! Иди в жопу!» И так – всю дорогу…

Я немало «полазил» по Бадахшану, однажды меня всей ротой три дня тащили на себе, но этот маршрут был самый кошмарный за всю мою службу. Вообще в афганских горах солдат идет «на автопилоте» только в том случае, если знает свою цель. Увидит назначенную высоту – значит, доползет, даже если она за семьдесят километров. Но если солдату сказать: «Вот та высота – наша, и на ней привал!» – а потом передумать и назначить привал на следующей, а на следующей – еще на следующей, он вырубится уже на двадцатом километре. На этот раз случилось именно подобное, но офицеры были здесь совершенно ни при чем.

Главный хребет поднимался террасами, а между ними были небольшие, всего квадратов в сто, каменистые площадки. Пока карабкаемся по скалам, видим небо у края уступа. Ну, кажется, все – дошли. Но только выползем наверх, как перед нами открывается крошечная эта площадка – взводу разложиться негде, а над ней новая каменная стена до самых звезд. И до того дошло, что офицеры вместе с солдатами тащили тяжелое вооружение. Даже Пухов, со своим неунывающим радикулитом, и тот половину последнего подъема попеременно волок на себе ПК двоих очумевших пулеметчиков. Вот тебе и восемь с небольшим по карте…

К пяти утра поднялись на свою «три сто десять». Попадали… Какой там окапываться, позиции готовить – приходите, берите голыми руками, хоть любите, через «Е», – не встанем. Часа через полтора отошли, тут новая команда: «Вперед!» Потопали…

Долго спускались по змеевидному серпантину, потом первый кишлак, за ним второй и пошло-поехало: один за другим. Называлось это чудо – шмон зеленки.