Порванный шелк

Отбросив пустую коробку, Шрив обернулась, и ее лицо вспыхнуло. Карен метнулась к двери. Та оказалась запертой. Шаря рукой в поисках ключа, Карен обернулась, наблюдая через плечо за Шрив, готовая встретить ее лицом к лицу, если та решится напасть. Но Шрив, бросившись к письменному столу, выдвинула ящик.

— Я же сказала, что устала от твоих шуточек, — спокойно произнесла она. — Вернись и сядь.

В руке она держала тяжелый револьвер — так, как держат оружие в кино, — сжимая в вытянутых руках. Карен прижалась спиной к двери.

— Ты не посмеешь. Своим оружием, в собственном доме...

Смех Шрив прозвучал особенно шокирующе потому, что она действительно искренне развеселилась.

— Не моим оружием. Хотя я умею им пользоваться — в этом можешь не сомневаться. Мы здесь в Мидлбурге ужасно любим спорт. Этот револьвер принадлежит Пату МакДугалу. Половина Вашингтона знает, что он хранит его в ящике гардероба в своей спальне. Поверь мне, милочка, я все хорошо обдумала. Однако у меня нет особого желания убивать тебя или кого бы то еще. Если ты будешь вести себя хорошо и сделаешь все, что тебе скажут, с тобой все будет в порядке. Садись!

Слишком ошеломленная этим известием, чтобы сопротивляться, Карен выбрала стул, стоящий наиболее далеко от Шрив. У нее не возникло сомнений, что эта женщина говорит правду. Должно быть, она стащила револьвер в ту ночь, когда разбудила Черил, обшаривая гардероб. Шрив вынашивала это дни, недели. Но как она попала в дом?

Тут Карен вспомнила вторую связку ключей, оставленную ею на столике в прихожей Рут, и внезапное же лание Шрив выпить что-нибудь после того, как она узнала, что Карен не хочет отдать «бабкино старье».

— Вот так лучше, — выйдя из-за стола, Шрив села на его угол и стала раскачивать ногами, опустив револьвер на колени. — Мне нужно только платье. Отдай его мне, и мы спокойно разойдемся — просто разойдемся, милочка. С чего ты решила, что сможешь шантажировать меня? Меня?!

— Неправда. Я не пыталась... Честно, я ничего не знала еще несколько минут назад... — Голос Карен затихал по мере того, как она смотрела на скептическую улыбку Шрив. Хотя это уже не имело значения. Теперь она знала правду, она это признала. — Ты все равно не отпустишь меня, — тупо проговорила она.

— Да нет, отпущу, как только платье будет уничтожено. Одни твои слова без вещественных доказательств никак не смогут мне повредить. Особенно после всего того, что произошло на прошлой неделе, — разве полицию не утомили твои постоянные жалобы?

— Ты замыслила все это? Но это невозможно! Вчера вечером тебя не было в городе.

Улыбка Шрив застыла.

— Да, это замыслила я, — резко сказала она. — Цель состояла в том, чтобы дискредитировать тебя, и она достигнута, не так ли? После исчезновения платья не останется ни крупицы улик.

— Не могу понять, почему ты давным-давно не уничтожила платье? — Теперь Карен чувствовала себя совершенно спокойно, только во рту у нее настолько пересохло, что губы казались жесткими и шершавыми. Однако ей было необходимо продолжать говорить; чем больше она сможет протянуть время, тем больше вероятность того, что осторожность Шрив ослабеет.

— Я не сделала этого потому, что не могла придумать более безопасного места, чем в чулане среди грязного бабкиного тряпья. Его нужно было бы выбросить еще много лет назад. Как я могла предположить, что у кого-то хватит глупости платить за это рванье деньги и что это окажется не кто иной, как ты! Одна из немногих людей во всем мире, знающая, что это такое, и имеющая низость этим воспользоваться.

Какая жалость, подумала Карен, что Шрив не может оценить венец издевки: без ее попыток вернуть зловещую улику Карен ни за что бы не узнала, что та существует. Все это дошло до нее очень медленно. Возможно, смертельно медленно.

Многое еще оставалось непонятно ей, но отдельные события и высказывания, на которые она раньше не обращала внимания, теперь приобрели зловещий смысл. Разбросанная одежда, напомнившая Марку и Тони о знаменитом появлении призраков, на самом деле просто была результатом поиска грабителем одного конкретного платья. Каждая фраза, сказанная Карен Шрив, была той превратно истолкована; вспоминая их, она поняла, что собеседник, ожидающий услышать скрытые угрозы и требования, легко мог обнаружить их в ее словах. А Роб... Знал ли он правду до того, как Шрив прибегла к его услугам, чтобы проникнуть в магазин и предпринять последнюю отчаянную попытку отыскать платье, которое ей не удалось найти в доме? Роб заново обдумал дело, включенное в его книгу. Возможно, он что-то подозревал, но полной уверенности не было до тех пор, пока Шрив каким-то образом не выдала себя в ночь ограбления. Неудивительно, что Роб сложил вещи, собираясь больше не возвращаться к плохо оплачиваемой работе и дешевой квартире; он рассчитывал вытягивать деньги у Шрив в обмен на свое молчание. Его просчет оказался смертельным — в буквальном смысле. Шрив оказалась не из тех, кто уступит шантажу.

— Нам пора трогаться, — резко бросила Шрив.