Порыв ветра, или Звезда над Антибой

Кстати теперь, как и раньше, де Сталь не перестает путешествовать, исступленно трудиться и экспериментировать в самых разных жанрах. Он пробует свои силы в скульптуре и в коллаже, в гравюре, работает над картоном для обюсонского ковра, не оставляя мечты о музыкальной постановке. Он упорно ищет композитора, который написал бы музыку на либретто Рене Шара о снежном человеке. Сам де Сталь мечтает оформлять постановку. В письмах Никола к Рене Шару немало соображений о музыке и композиторах. Сталь перебирает самые громкие имена композиторов авангарда – Мессиан, Даллапикола, Стравинский, Булез…

Для встречи с итальянским композитором Никола с женой едут в феврале 1953 года в Италию и заодно совершают путешествие по музеям Флоренции, Болоньи, Венеции, Милана, Равенны…

А по возвращении, уже в конце февраля, художник с женой поднимаются на борт океанского лайнера, чтобы плыть в Нью-Йорк. Тед Шемп приготовил выставку картин де Сталя в ньюйоркской галерее Кнедлера на 57-ой авеню.

Де Сталь, по своему обычаю, участвовал в размещении картин (их было три с половиной десятка) и написал кратенькое предисловие к каталогу выставки:

«Всю жизнь я испытываю потребность мыслить посредством живописи, смотреть на картины и писать картины, которые помогли бы мне выжить, освободиться от всех впечатлений, от тревог и беспокойства, от которых я не мог найти никакого освобождения, кроме живописи».

Здесь откровенно и четко обозначено спасительное действие живописи для нашего героя – единственное возможное освобождение от тревог, от тяжести, лежащей на душе. Ранее Сталь указывал еще точнее – «от самого детства» или от рождения…

Выставка прошла благополучно. Все картины были проданы, цены на них не переставали расти, газеты наперебой хвалили французского художника, который, дескать, особенно известен там у них в Европе среди «молодых» (нетрудно догадаться, что корреспонденты не таскались за этими открытиями в Европу – их загодя припас заботливый Шемп). Среди восхищенных рецензентов нашелся, впрочем, один дерзкий (Томас Хесс), который предостерег де Сталя от излишней сентиментальности. Де Сталь был так удивлен и обижен что решил не знакомиться с современной американской живописью.

Вообще Нью-Йорк де Сталю не понравился: слишком много шума, слишком много евреев и все слишком заняты своей Америкой, слишком мало слышали о нем самом (несмотря на огромную подготовительную работу, проделанную Тедом Шемпом). Одобрение парижанина заслужили только американская музыка да полотна Сезанна, Матисса и Сера в американских коллекциях.

Отчего-то привела де Сталя в смущение витрина лавки, где были выставлены Библия на иврите и предметы иудейского культа. Своим смущением он смог поделиться только с Жаком Дюбуром, с полслова его понимающим:

«прокляты все дороги, ведущие на Уолл-Стрит, какие бы они ни были, даже библейские, и особенно они».

Обидело Сталя и недостаточное внимание коротышки Стравинского, с которым художник хотел серьезно поговорить о балете по стихотворению Рене Шара. В письме Шару Никола де Сталь с обидой рассказывал о своем неудачном визите к Стравинским:

«Я видел мадам Стравинскую, осыпаемую лавиной роз, я сидел в ее ложе на протяжении всех концертов, но за всю свою жизнь я не видел такого увертливого человека, как этот гениальный гном-коротышка, ее муж. Это все очень трудно, их окружает целая толпа музыковедов, либретистов, танцовщиц, музыкантов, поэтов, миллиардеров, педерастов, они здесь с кратким визитом и в полном опьянении от фимиама, который им курят».

Сталь нашел время повидать друга брюссельского детства Петю Врангеля, с которым они когда-то жили в одной комнате в Юкле. Вряд ли Никола мог рассказать Петру что-нибудь о приемных родителях, о собственных сестрах или о былых друзьях: он всех «бывших» вычеркивал из своей памяти. Кстати, подходила и очередь благодетеля Теда Шемпа, подготовившего его американские триумфы… Собственно, в принципе де Сталь уже договорился с Розенбергом, что знаменитый галерист будет представлять нового французского гения в США, и тогда старательного Шемпа Никола «кинет», как «кинул» когда-то и Дейроля, и Маньели, и Домеля…В письмах хлопотавшему об этом новом союзе Жаку Дюбуру де Сталь уже называл почтенного короля художественного рынка просто Рози, и в этом был особый шик, ибо так его называл когда-то сам «Пик» (Пикассо) и еще кто-то из славных. Известно было, что многие клиенты Розенберга даже не удосуживались посмотреть картину, прежде чем платить за нее (слепо полагаясь на безошибочный вкус старого дилера): им хватало телефонного звонка и гарантии Розенберга для того, чтобы выписать чек на крупную сумму. Кто они были, эти клиенты, почетно ли было продавать им картины?..