Порыв ветра, или Звезда над Антибой

После гибели Никола де Сталя совсем мало было печальных сборищ, стенаний и разговоров. Рыдала многодетная вдова, может, плакала в Юкле мама Шарлотта… Искусствоведы прикидывали, какой рубеж должен был бы взять де Сталь, в какую теперь пойти сторону. Но никто из серьезных людей, конечно, не допускал, что такое можно учинить над собой на зло поселянке Жанне или ее бедному мужу.

Престижный критик Андре Шастель написал: «Такие, как Сталь не убивают себя ни по причине безмерной любви, ни из безмерного каприза, ни из-за сомнений в своем искусстве. Слишком часто он говорил об этих вещах, чтоб и в письмах его не появились все эти бесчисленные предупреждения: «Кончаешь всегда чувствительностью близкой к безумию, наткнувшись на тайные преграды, которые всегда сам выбираешь там, где поражение неизбежно».

Напряжение ясности и нетерпение могут грозить смертью; слишком хорошо знакомые художнику, к концу 1954 года они приводят к нестерпимой тяжести выживания, разверзая перед ним пропасть, которой человек такого склада избежать не может».

К разговору о том, можно ли было спасти Колю, мы не раз возвращались с моим другом Пьером, оказавшись во время прогулки близ роковой улочки Ревели. В последний раз говорили осенью. Шли по набережной, а потом, не сговариваясь, свернули вдруг на улочку Ревели.

В голове моей звучала привычная мелодия… Бубнил что-то похожее:

Я все равно паду на той,
На той проклятой, на гражданской,
И санитары в белых тряпках…

– А где комиссары? – ревниво спросил Пьер.

Несмотря на то, что его когда-то исключили из партии, он очень чувствителен был к памяти комиссаров. Как, впрочем, и мой любимый поэт.

А что им тут делать, комиссарам? Они свое дело сделали. Вот санитары, другое дело… Халаты на них, конечно, рваненькие, в крови. Так ведь бедность…