Порыв ветра [СИ]

— Да не дёргайся ты. Всё, что нужно, я уже посмотрел и даже пощупал — заметив мой невольный ужас, осклабился ещё больше — Ничего нового и интересного я для себя не нашёл. Так, обычный кусок мяса, только ещё не приготовленный.

Говорил он с усмешкой, а вот для меня она была ужасна своей пренебрежительностью, что ли. Я вдруг отчётливо поняла, что страхи о потере женской чести — это мелочь. Что в реальной жизни чужое желание просто поесть (и может даже именно мной) может быть гораздо страшнее. Ужас придал мне сил, и я начала подниматься, пытаясь отползти от этого чудовища. Из-за калеки послышался голос, который я уже слышала раньше.

— Шнок, хватит пугать девчонку! Не хватало нам ещё криков и истерик. Раз не сдохла, пусть живёт. И отойди от неё, Мисхун начинает сердиться.

Шнок (если это имя, а не просто местное ругательство или название калеки) послушно развернулся и на руках переполз в сторону. Стало понятно, причина шлепков — в руках у него была пара деревяшек, он опирался на них, рывком перебрасывая тело. Вот задница о землю и шлёпала.

В дальнем углу стали видны меленький костерок и ещё две фигуры — сгорбленной старухи и серой собаки, моего кошмара. Некоторое время мы разглядывали друг друга, потом старуха проскрипела.

— Мне плевать на тебя, кем бы ты ни была. Сдохнешь или будешь жить — тоже наплевать. Ну, может не совсем — умрёшь — мы тебя съедим и несколько дней будем сыты. Но Мисхун — она кивнула на собаку — почему-то решил сохранить тебе жизнь и не стал есть, значит всё остальное зависит от тебя.

— Это ваша собака?

— Мисхун? Он ничей. Он сам по себе, но последнее время живёт с нами и помогает искать еду. Иногда он с нами делится, иногда мы с ним. Кому как повезёт.

— И он решает мою судьбу?!

— Все мы своей жизнью невольно влияем на чью-то судьбу. В этом мы с ним равны.

— А как вы поняли... — я не знала, как сформулировать вопрос.

— А что тут понимать? Он вдруг кинулся на дальний край помойки, как будто его кто-то позвал, а когда мы туда добрались, он как раз вылизывал тебя, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. А когда мы сунулись, начал рычать, будто отбивался от целой стаи. Ну, мы особо и не настаивали — наестся, подберём и остатки, мы не гордые. Но он почему-то решил прибрать тебя подальше — схватил за руку и потащил поближе к лесу. Разумно. Здесь спрятал в яму, и снова начал вылизывать. Что уж тут непонятного?

Непонятно было всё, но я решила не затевать пока долгих разговоров. Голова кружилась, мучила жажда, и так невеликие силы быстро таяли.

— А почему я... голая?

— А кого тебе стесняться?! — захихикала бабка — Мущин здесь нет, пялиться на тебя некому. А Мисхун тебя так вылизывал, так хотел добраться до твоей кровушки, что одежду просто порвал. Он и сейчас уже дышит неровно — раны снова открываются.

— Он меня хочет съесть понемножку?

— Дура ты — старуха вдруг стала серьёзной — Слюна у него лечебная, а раны он тебе лижет, чтобы не началось заражение. Если бы не он, давно бы уже на мясо пустили. Шрамы — это ерунда, но хотя бы живой останешься.

Что-то чуть прояснилось, и я тихонечко, стараясь не тревожить вновь заболевшие раны, тихонечко опустилась на землю.

— А можно воды? — из последних сил прошептала я.

Старуха хмыкнула.

— Я тебе что, прислуга или лекарь? — потом покосилась на зарычавшую собаку и добавила уже более мягко — Да ладно, ладно, пару чашек принесу.

Мне хватило половинки грязной чашки с мутной водой, и я снова отключилась.

Снова беспамятство, снова кошмары, но на этот раз «живые», если можно так сказать. В какой-то момент от увиденного меня начало колотить. Не помню подробностей, но что-то очень страшное. Меня трясло всё сильнее, будто я замерзаю в жуткий мороз. Уловив, что где-то рядом есть тепло, поползла туда. Кто-то зарычал, но мне было безразлично — для меня сейчас было важно только тепло. Подползла к костерку, уцепилась в шесть собаки, оказавшейся рядом, прижалась к ней и ощутив, как холод начинает покидать меня, блаженно улыбнулась — делайте со мной что хотите, я никуда отсюда не уйду.

Следующий день запомнился только новыми кошмарами, и тем, что мне дали кусочек жаренной крысы и ещё одну чашку воды.

На третий день я даже сумела встать, и отношение ко мне резко изменилось. Собака обнюхала меня, но этим и ограничилась. Старуха подарила тряпьё, в которое я закуталась как в плащ, и теперь поглядывала на меня почти как на свою собственность.

— Хватит, милочка, на нашей шее сидеть, пора и самой на кусок хлеба зарабатывать — завела он с утра.

Я плохо представляла, где и как я смогу заработать в таком состоянии, но старуха только засмеялась.

— Ты сейчас можешь стать самой удачливой попрошайкой — хмыкнула она — Даже меня на жалость пробивает при взгляде на тебя. Главное — проси пожалобней, и богатенькие не только кусок хлеба, но может даже и денежку дадут. Собирайся, нечего рассиживаться!

А чего мне собираться? Встала и пошла. Тем более, что есть было всё равно нечего, а сидеть здесь — какой смысл?