Посчитай до десяти

Каспером была Кристин. У Мии перехватило горло, но голос Бет оставался сильным. Как музыка. И когда она говорила, ее слова касались именно того места, которое у Мии болело сильнее всего.

я просто доппельгенгер[2]
напоминание миру о лучшей версии которая когда-то
порхала по жизни папы
почти невидимая
ее глаза темнее моих
с каждым днем мои немного бледнеют
с каждым днем моя цель менее конкретна
пока я не задумаюсь кто призрак
а кто просто заслуживает лучшего.

Луч прожектора потускнел, и Миа наконец-то вздохнула. Ух ты! Радуясь, что вокруг темно, она поспешно вытерла щеки. У дочери Рида дар. Красивый, изящный дар.

Миа встала. И дочь Рида в беде. В чертовски большой беде. Она задвинула стул на место и отправилась искать «Лиз», которой придется очень многое объяснить.

Пятница, 1 декабря, 22:15

Он все еще там, этот полицейский. Женщина уехала несколько часов назад. Он не знал, что делать. Впрочем, нет, знал, но очень боялся.

Но ведь полицейские — наши друзья. Так говорил учитель. Если вы попали в беду, всегда можно обратиться в полицию. Он отошел от окна и сел на кровать. Он подумает об этом. Он мог рассказать полицейским, и, возможно, он тогда вернется и сделает им больно. Но, может, он все равно придет? Та женщина в новостях сказала, что он убил людей, и мальчик ей поверил.

Я могу дождаться, пока он вернется и заберет меня, и бояться всю оставшуюся жизнь или рассказать и надеяться, что полицейские и правда мои друзья. Это был страшный выбор. Но учитывая, что ему только семь лет, «вся оставшаяся жизнь» — это очень, очень долго.

Пятница, 1 декабря, 22:45

Бет придвинулась ближе к окну, когда поезд помчал их домой. «Ну я и влипла!» У нее начинало сосать под ложечкой каждый раз, как она думала о том, что с ней сделает отец. Она осторожно покосилась на Митчелл — та сидела молча, скрестив руки на груди. Под ее толстовкой Бет заметила выпуклость кобуры. У нее с собой оружие. Ну она ведь полицейский.

Она все еще не могла поверить, что эта женщина проследила за ней. Господи, проследила до самого конца! Она так мечтала об этом моменте, о том, как спустится со сцены под гром аплодисментов. Вовсе не вежливых аплодисментов. Настоящих. Дженни К. и вся их группа ее поддерживали, и, когда она спустилась, они прыгали от радости и обнимали ее. А потом она подняла голову и увидела Митчелл — та стояла где-то сбоку, приподняв брови. Она ничего не сказала, но душа Бет тут же ушла в пятки. Она все еще болталась где-то внизу, под ложечкой.

«Я влипла по самое не хочу!» Выбор был очевиден. Уходи спокойно, или детектив устроит скандал. Вот так она и оказалась здесь и двигалась себе потихоньку на поезде в сторону дома и вечного проклятия.

— Хотите верьте, хотите нет, но сегодня я впервые такое сделала, — проворчала она.

Митчелл покосилась на нее, но позы не изменила.

— Что именно: прочитала «ударную поэзию» или спустилась по дереву, чтобы шляться по городу, когда отец ясно велел тебе оставаться дома?

— И то и другое, — хмуро ответила Бет. — Мне конец.

— Возможно, тебе действительно пришел бы конец, учитывая, в какое время ты отправилась в центр города.

Бет метнула на нее сердитый взгляд.

— Я не маленькая. Я знаю, что делаю.

— Угу. Ладно.

— Я знаю!

— Ладно.

Бет закатила глаза.

— Я хотела сказать: да, «Рандеву» находится не в лучшем районе города.

— Нет.

— Вы скажете хоть что-то, в чем больше одного слога?

Митчелл обернулась и холодно посмотрела на нее.

— Ты идиотка. Очень талантливая идиотка. Теперь тебе хватит слогов? Хотя, если формально, «ладно» состоит из двух слогов.

Бет фыркнула, хотя комплимент и согрел ее.

— Я не идиотка. Я круглая отличница. Я на Доске почета. — Она покачала головой, чувствуя отвращение к самой себе. Потом вздохнула. — Вам и правда понравилось?

Взгляд Митчелл изменился. Холод сменился усталостью.

— Да. Мне очень понравилось.

— Я бы не сказала, что вы любите поэзию.

Миа чуть приподняла уголки губ.

— Я бы тоже так не сказала. В моем стиле скорее «Жила-была дама приятная…».

Бет невольно прыснула со смеху.

— Я тоже тащусь от лимериков[3]. — Она посерьезнела и вздохнула. — Значит, вы все расскажете папе?

Светлые брови Мии взметнулись вверх.

— А что, не нужно?

— Он же взбесится!

— Еще бы. Он хороший отец, Бет, и он тебя любит.

— Он держит меня взаперти, как заключенную.

Глаза Митчелл лукаво блеснули.

— Поверь, ты вовсе не заключенная. Ты же любишь папу?

На глаза Бет навернулись слезы, и она шепнула:

— Да.

— Тогда почему ты не рассказала ему об «ударной поэзии»?

— Он в таких вещах не разбирается. Он больше спорт любит. Он все равно не понял бы.