Пощады нет

Оробевший Карл молча шагал рядом. Только бы Пауль не бросил его. Пройдя довольно большое расстояние, мальчики очутились на темной кривой улочке, где увидели большую толпу, почти исключительно из женщин и детей. Гнев толпы направлен был на дом, узкий вход в который загораживали двое дюжих мужчин. Из разговоров, ругани, угроз выяснилось, что произошло. В жалком двухэтажном бараке, еле дышащей хибарке, жили две семьи — наверху семья с четырьмя ребятами, внизу — с двумя. Между этими семьями шла вечная распря из-за пользования общей уборной, из-за места для хранения топлива, из-за мытья лестницы, были и тысячи других ежедневно возникавших поводов. Мужья работали на фабрике, мало бывали дома, они вместе выпивали и вместе ругали потом своих домашних; конечно, и между собой они временами ругались, сцепившись на лестнице. Сегодня же произошло нечто из ряда вон выходящее. Загородившие входную дверь мужчины никакого отношения к этим семьям не имели, это были посторонние, которых позвали на помощь, чтобы оградить жиличку второго этажа от самосуда. Было лето, злосчастные каникулы, — это жестокая выдумка богатых, из-за которой дети бедняков обрекаются на пребывание дома, во дворах, на пыльных улицах. Сегодняшний день принес новое сражение, происшедшее на лестнице между детьми враждующих сторон. Первопричиной послужили шаткие перила. Старшему из верхних ребят удалось отломить кусок перил. Владея этим круглым куском дерева, верхние ребята чувствовали себя в это утро бесспорными победителями. Незадачливые нижние ребята старались угрозами и всяческим поношением принизить величие победы верхних. Неожиданно кусок дерева по недосмотру верхних ребят с грохотом покатился по лестнице и сломанным концом угодил в ногу одному из нижних ребят, основательно поранив ее. Внизу поднялся невероятный рев, верхние испуганно отступили. На место детей выступили матери, которые и встретились на полпути; верхняя вышла забрать своих детей домой, нижняя — с куском дерева в руках — громогласно предъявить обвинение обидчикам. Как всегда при подобных стычках, на непосредственном поводе долго не задерживались, а перешли к перечислению старых, более ощутительных обид — все это, впрочем, были ничтожные мелочи, возникавшие на почве горького нищенского существования. Долго на этот раз ссориться матери не могли, пострадавшему ребенку надо было перевязать рану. Угрожая счетом за врача, заявлением в полицию и домохозяину, нижняя мать, которая теперь, несомненно, была во всех отношениях в выигрышном положении, отступила на территорию своей квартиры. Наверху началась трагедия.

Прежде всего мать заперла своих ребят, предварительно излупив каждого до потери сознания. Особенно ее довели до белого каления угрозы соседки счетом за врача и заявлением домохозяину. Нижние дети, наслаждаясь местью, прислушивались к воплям наверху. Вдруг они услышали какой-то невероятно пронзительный крик матери, вслед за этим испуганный детский писк и глухой звук падения. Верхняя жиличка дала пинком в зад самой младшей — четырехлетней — девочке, нагадившей от страха на пол. Когда ошарашенный ребенок невольно опустился снова на корточки, мать с силой толкнула его ногой в бок. Удар пришелся по животу. Ребенок, тяжело повалившись, так и остался на полу. Остальные дети стояли тут же. Женщина распахнула выходную дверь, чтобы еще раз дать волю своему гневу на соседей, но мгновенно метнулась обратно в комнату на крик детей. Малютка лежала на полу, скулила, извивалась всем тельцем: ее рвало. На вопросы матери она не отвечала. У матери упало сердце. Она положила ребенка на свою кровать, не помня себя, в яром отчаянии помчалась по совершенно затихшему дому, мимо брошенного куска перил, на улицу, за врачом. Врач явился тотчас же и определил разрыв кишек. Ребенок был в безнадежном состоянии. Час тому назад его увезла в больницу карета скорой помощи. Улица была в большом возбуждении, сами дети этой матери, стоявшие рядом с ней у кареты, подтверждали:

— Мама ее ударила. Мими наделала в комнате на полу.

Женщине пришлось бегством спастись в дом.

Пауль и Карл выслушали всю эту историю. Порой казалось, что орущие женщины свалят с ног обоих мужчин, с деловой серьезностью охранявших доступ в дом. Пауль двинулся дальше. На ходу он начал скручивать папироску, фыркая носом и вздыхая. Карл высказал то, что чувствовал:

— Животное это, а не женщина. Теперь еще там стоят эти мужчины и охраняют ее от гнева толпы. Но вечером вернется ее муж, если до того ее не заберет полиция. У нас бы такую женщину давно растерзали, никто бы и не стал ее охранять.

Пауль, дымя папироской, смотрел прямо перед собой.

— А что бы там стали делать?

— Ну, что ты, Пауль! Такую крошку, от того, что она не попросилась, ткнуть в живот так, чтобы она не могла подняться.

— У этих людей ребят достаточно. Куда ни ступи — ребенок.

Он остановился и закричал на Карла.

— В живот ткнуть, в зад ткнуть, в нос ткнуть! Осел! Целый час я слушал твой вздор. Хватит. А женщина эта — не человек, что ли, ее можно толкать?

О чем это Пауль говорит?