Пощады нет

Он вышел из кухни, отворил в комнате окно, посмотрел вниз. Мрачные тяжелые дома-казармы, тусклый фонарь, редкие прохожие. Она пошла за ним. Ага, Пауль будет дожидаться его внизу! Ей нечего было больше сказать ему, мозг ее был измучен и опустошен, она была с ним в комнате, и первое, что ей пришло в голову, когда он снова подошел к окну, это незаметно запереть выходную дверь и спрятать ключ. Она так и сделала. Ключ она положила под одеяло на кроватке Эриха. И вот, по противоположной стороне улицы стал приближаться к их дому одетый по-походному человек, она слышала его ровные, твердые шаги. Он остановился. Карл высунул в окно руку, помахал, отпрянул от окна, бросился к матери, взял ее за руки, лицо его выражало радость, безумие, ожидание, мольбу.

— Он внизу, мама. Мы идем. Ну?

Она сжала ему руки.

— Я не отпущу тебя.

— Чепуха.

— Нет, Карл, я тебя не отпущу.

— Тогда я уйду без денег.

И он вырвался от нее, бросился к двери, схватился за ручку, стал дергать.

— Дверь заперта? Дверь заперта, мама?

Она неподвижно стояла у стены.

— Я знаю.

— Что? Ты заперла? Дай же ключ, мама.

— Не дам.

— Где ключ, мама, не делай глупостей, не играй со мной.

Он подбежал к ней, ощупал ее руки.

— Куда ты дела ключ, ради бога, где он?

— Я не знаю, мальчик.

Охваченный ужасом, стоял он перед ней:

— Я ведь должен итти, мама, я должен!

Он кричал, подбегал к окну, бросал взгляд на улицу, Пауль стоял на том же месте.

Карл молил:

— Отопри, отопри.

Он барабанил по двери, бился об нее.

Мать, встревоженная, подошла к нему.

— Мальчик, соседи сбегутся.

— Я хочу выйти отсюда.

Он уперся спиной в дверь, он плакал:

— Не может быть, мама, чтобы ты меня не выпустила. Что ты со мной делаешь, мама, что ты со мной делаешь, это преступление!

Он извивался, он неистовствовал у двери, вот он сейчас ударит мать, он убьет ее, она старалась схватить его за руки, как он тяжело дышит!

Он снова бросился к окну. Высунулся, посмотрел направо, налево, обернулся бледный, как смерть, с пеной на губах, с безумным, пустым взглядом.

— Он ушел.

Навалившись на дверь, он еще раз тяжело прохрипел:

— Отопри, мама.

Со сдавленным криком бросился он иа пол. Вскочил, подбежал к окну. Ей пришлось оттащить его: казалось, он сейчас выбросится. Ей удалось закрыть окно. Она подтолкнула Карла к кровати Эриха, и он упал на нее, лицом в подушки, он скулил, визжал, кусал руки.

— Он ушел, он ушел.

Мать сидела на кровати, у него в ногах.

— Да. мой мальчик, он ушел.

Повернув к ней лицо, он выпрямился и сказал:

— Ты виновата.

Он вздрогнул, когда она прикоснулась к нему.

— Не прикасаться к тебе, Карл?

— Ты виновата.

И лежа на кровати Эриха, этот взрослый человек разразился безудержными рыданиями. Пауль ушел. Кончено. Все кончено.

— Ты виновата, мама.

Она поднялась, шатаясь, подошла к столу и села. Лучше бы ей не родиться на свет. Но, положив голову на стол и слушая всхлипывания Карла, она постепенно успокаивалась. Тиски разжались. Она вздохнула; ну, ничего, миновало на этот раз, на этот раз она победила.

Книга вторая. Процветание

Пятнадцать лет спустя

Один за другим подъезжали автомобили, изредка собственные, большей частью — такси, а то и просто тарахтящие извозчичьи кареты. Шел мелкий, пронизывающий дождь. У подъезда нового пятиэтажного дома, сквозь открытую дверь которого видна была лестница, устланная синим ковром, стояли с непокрытыми головами два лакея во фраках, держа в руках большие зонты. Когда против подъезда останавливалась машина, лакеи выскакивали из засады и неслись со своими зонтами к мостовой встречать гостей: празднично расфранченные, слегка измятые гости один за другим выходили из экипажей, сначала — добела напудренная жена, за ней солидный широкоплечий муж; ступая на тротуар, женщины тщательно взбивали прическу и, торопливо пробегая под огромным зонтом лакея, успевали, несмотря на дождь, подмечать то восхищенные, то критические взгляды выстроившейся шпалерами толпы.

Тарахтя, подъезжали наемные кареты, из которых, как птицы из клетки, выпархивали мальчики в матросских костюмах и кокетливые девочки. У двери, уже спасшись от дождя, дети оглядывались, улыбаясь толпе.

Вот из автомобиля, тяжело, как бегемот, выкатился в черной сутане с брыжжами священник. Сделав два шага, он громко запыхтел, жировая масса, заменявшая ему лицо, побагровела, будто он только что толкал автомобиль собственными тумбами-ногами. Изобразив на лице подобие улыбки, он вырвал из рук лакея зонт и грузно зашагал к убранной цветами лестнице, и все в толпе знали, что если не алтарь, то уж обильно накрытый стол безусловно ждет его священную особу.

Мощный коричневый автомобиль затормозил у подъезда, шофер выскочил и, обежав машину, подлетел к дверце, где зонтоносцы уже поджидали своих жертв. На этот раз зрелище было особенное. Много всяких семей уже прошло тут — свадебные гости, весело настроенные в предвкушении приятного, а главное пассивного участия