Пощечина

Этим утром им обоим следовало быть в студии, но Рис поехал на машине, а она — на трамвае. Она предпочитала общественный транспорт, потому что это давало ей возможность почитать, сделать записи или просто подумать. Рис заявлял, что теперь трамваи и поезда не для него: он стал слишком узнаваем. Она считала, что он просто выпендривается. Конечно, внимание парочки хихикающих школьниц — не большое удовольствие, однако роскошный гардероб его сериального героя не имел ничего общего с его собственным спортивным стилем, и если учесть, что при этом он всегда надевал большие темные очки и спортивную шапочку с надписью «Бомбардиры» [35], относительная анонимность ему была обеспечена. К тому же, как она часто его поддразнивала, многим из тех, кто идет утром на работу, нет никакого дела до звезды «мыльной оперы». Рис улыбался, но заявлял, что ей не понять, каково это, когда тебе не дают проходу или, того хуже, прилюдно унижают. Ей пришлось признать, что в его словах есть доля истины. Когда они только начали встречаться, в одном из баров к ним подошел пьяный и не очень умело заехал Рису кулаком в лицо. «Гомик гребаный, актеришка сраный», — заорал он, объясняя причину своей агрессии, когда его скрутили вышибалы.

Гомики гребаные, продюсеры сраные. Она не очень-то жаждала попасть на утреннее совещание. За последний месяц стиль ее письма стал цветистым, нарочито напыщенным и в то же время ироничным и критичным. В ее новом сценарии молодая девушка цитирует поэта и рок-певца Верлена [36]. Но совещание обещало быть напряженным не поэтому. Продюсеры и телекомпания в целом поздравляли друг друга с тем, что в сюжет сериала, идущего ранним вечером, удалось вставить линию, поднимавшую проблему кровосмешения. Мы проявили «смелость», «ответственность перед обществом», нахваливали они себя. Анук не питала иллюзий относительно того, что они делают. По сути, это была вариация неоднократно использованной темы насилия над детьми, вскользь затрагивавшая проблему сексуальной эксплуатации ребенка. Жертва и ее отец были второстепенными персонажами, только что поселившимися по соседству с семьей главных героев. Таким образом, если б рекламодатели выразили протест, эту парочку можно было бы легко выбросить из сериала без особого ущерба для основной сюжетной линии. Хотя никто не возражал. Им «удается творить со вкусом», как любил повторять исполнительный продюсер. Впервые услышав это, Анук расхохоталась. Один из сценаристов, Джонни, рассказал ей об одной своей приятельнице из Голливуда, занятой в создании сериала о Второй мировой войне. По электронной почте она прислала Джонни секретный циркуляр, распространенный среди сценаристов. Одно предложение было выделено: «Все сцены в газовых камерах должны быть исполнены со вкусом, они не должны оскорблять чувства зрителей». Анук прикрепила копию циркуляра дома над письменным столом. Если когда-либо у нее возникнет ложное впечатление, что она сделала блестящую карьеру или, того хуже, что у нее важная работа, одного взгляда на циркуляр будет достаточно, чтобы она быстро спустилась с небес на землю. Из сумки, которую она поставила между собой и сидящим рядом благодушным стариком, Анук достала свой последний сценарий и стала читать. Она улыбнулась про себя. Пожалуй, сегодня утром ее захотят растерзать на кусочки.

Мнимую жертву она вывела лживой стервой с садистскими наклонностями. Местом действия был выбран школьный коридор, где пятнадцатилетняя девочка попросила своего симпатягу учителя поцеловать ее. Когда шокированный учитель отказался выполнить ее просьбу, девочка пригрозила ему неприятностями. Вот в чем дело. Раздражающая сцена, призванная взбудоражить зрителя и сделать сюжет более интересным. Тем более что слащавая благовоспитанность девочки уже сидела у нее в печенках. И вообще сериал изобиловал цветущими грудастыми блондинками, отчего Анук чувствовала себя аморальной развратницей: ей хотелось с ними переспать. Она опять улыбнулась. Он точно ее убьет.

Он орал на нее минут десять. Она не перебивала, просто презрительно усмехалась на протяжении всей тирады, зная, что такое поведение разъярит его еще больше. Другие сценаристы старались не встречаться с ней взглядом, не пытались выразить свою поддержку, что ее вовсе не удивляло и не обижало. Это — коммерческое телевидение: после в пабе они все снова будут общаться с ней как добрые друзья. Ее сценарий полетел в урну. Он сказал, что не заплатит ей за него.

Тут уж она не сдержалась:

— Заплатить-то придется.

— Черта с два, тупая стерва. За это говно не получишь ни цента.

Она и глазом не моргнула: на австралийском телевидении смердело, как в общественной раздевалке.

— Если не заплатишь, жирный козел, я закрою этот проект, и бабки рекламодателей поносом польются из твоей толстой задницы.

Она блефовала. Ей не удалось бы подговорить собратьев по перу даже на то, чтобы закрыть на час местную столовую. Но своей бравадой она пошатнула его решимость, и в тот момент победа осталась за ней.