Пощечина

Лицо таксиста окаменело, он сосредоточил внимание на дороге. Он был молод, возможно, моложе, чем Рис. Его кожа имела богатый медовый оттенок жареных каштанов; большие глаза, глубоко посаженные на лице с резко очерченными скулами, поражали красотой. Ей была ненавистна его реденькая юношеская бородка, которая, казалось, была приклеена к его лицу. Зачем ты умышленно уродуешь себя? — хотела спросить она. Неужели этого требует твой Бог? На нее это было непохоже. Обычно она была вежлива с таксистами. Как правило, это были иммигранты, и она с самого начала сказала себе, что, относясь к ним с уважением и достоинством, она обособляется от безграничного моря равнодушных, расистки настроенных австралийцев, обитавших где-то там, в мире, существовавшем — насколько она могла судить, потому что сама она «там» никогда не бывала, — где-то за желтыми линиями, которые на транспортных картах Мельбурна обозначали маршруты поездов и трамваев первой зоны, охватывавшей центральную часть города. Но сейчас она была не в настроении любезничать. Пошел он к черту, думала она, исламист неотесанный. Она испытала непозволительный восторг от вспышки ненависти.

— Простите за грубость, — приветливо обратилась она к таксисту. — Просто я немного не в себе. Только что узнала, что я беременна.

Молодой водитель вновь глянул на нее в зеркало. Он теперь улыбался:

— Поздравляю. Вам повезло.

— Вы так думаете?

Она увидела замешательство в его лице, он отвел взгляд.

— Я не уверена, что хочу этого ребенка. Понимаете, я не замужем. А отец ребенка вдвое моложе меня. А у меня такие большие планы. Я вовсе не чувствую себя счастливой. — Она не отводила глаз от зеркала заднего обзора, в котором отражалась только часть его лица, но он на нее не смотрел.

Поговори со мной, придурок.

Весь оставшийся путь они ехали молча. Такси толчками продвигалось по запруженной юго-восточной магистрали. По приближении к телестудии Анук осознала, что у нее красное лицо. Сначала ей стало стыдно, потом она пришла в ярость. Кто он такой, черт возьми, чтобы судить ее?

Когда такси остановилось, она наклонилась вперед.

— Я знаю, что вы обо мне думаете.

— Я ничего не думаю.

— Лжете, — прошипела она. — Я точно знаю, что вы обо мне думаете.

Злость, прозвучавшая в ее голосе, шокировала их обоих.

— Ваша сдача, — сказал таксист, когда она стала вылезать из машины.

— Оставьте себе, — буркнула Анук.

Он посмотрел на нее, по-прежнему без улыбки:

— Пожалуйста, не стройте предположений о том, что я о вас думаю. Мы не знаем друг друга.

На обсуждении сценария она не произнесла ни слова. И остальных слушала вполуха. По окончании совещания она позвонила Рису и оставила сообщение, сказав, что с ней все в порядке, что у нее просто немного забарахлил желудок, как диагностировал врач, и что следующие пару ночей она предпочла бы провести в одиночестве. Она была рада, что ей не пришлось разговаривать с Рисом. Домой она приехала на такси. За рулем сидел пожилой грек. Она была мила и любезна с ним. Войдя в квартиру, она тут же позвонила Айше:

— Ты завтра свободна?

— Четверг — тяжелый день. Я работаю до восьми.

— А в пятницу?

— Что случилось?

— Хотела посоветоваться.

— По поводу Риса?

— Так что, в пятницу?

Айша рассмеялась. Услышав ее смех, Анук впервые за целый день почувствовала себя в здравом уме.

— Давай встретимся в городе. Например, где-нибудь у реки. В Саутбэнке [37]или в Доклендсе [38]?

— В пятницу вечером? Да ты что! Там слишком много народу.

— Тогда, может, в «Докторе Мартинсе»? Там есть дворик.

— Прекрасно. А тебе удобно встречаться в городе? В принципе, я могла бы приехать к тебе.

— Гектор по пятницам рано освобождается. Он заберет детей.

Анук потрогала свой живот. Отныне сможет ли она жить так, как прежде? Или, впервые за свою взрослую жизнь, она будет зависеть от капризов, нужд и потребностей другого существа?

— И я позвоню Рози.

Она не хотела, чтобы Рози была на этой встрече. И могла бы это сказать Айше. Ей следовалоэто сказать. Она понимала, почему Айша намерена пригласить Рози. Та хотела, чтобы они вновь все трое стали подругами. Чтобы исчезла напряженность в их отношениях. Чтобы они напились вместе, по-дружески потрепались о том о сем. Анук могла бы сказать: нет, мне нужно поговорить с тобой, с тобой одной. Вот что ей следовало бы сказать, но она не сказала.

— Хорошо. Сумеешь уйти пораньше с работы?

— Освобожусь где-то в половине четвертого. Брендан не будет возражать.

— Тогда встречаемся в половине пятого. Глядишь, успеем занять столик, пока народ не набежит.

— Чудесно.