Пошехонская старина

Луг выкошен окончательно; сено тоже сгребено в копны; сердце образцового хозяина радуется.

– Спасибо, молодцы! – произносит он благосклонно, – теперь можете свою работу работать!

– Уж и трава нынче уродилась – из годов вон! – хвалят мужички.

– Да, хороша трава; дал бы только Бог высушить да убрать без помехи.

Он обращает глаза к западу и внимательно смотрит, как садится солнышко. Словно бы на самом краешке горизонта тучка показывается… или это только так кажется?

– Смотри, ребята, как бы солнышко в тучку не село! – беспокоится он.

– Помилуйте, Арсений Потапыч! как есть чисто садится! Самый завтра настоящий день для сушки будет!

– Ну, спасибо! расходись по домам!

По уходе крестьян образцовый хозяин с четверть часа ходит по лугу и удостоверяется, все ли исправно. Встречаются по местам небольшие махры, но вообще луг скошен отлично. Наконец он, вяло опираясь на палку, направляется домой, проходя мимо деревни. Но она уж опустела; крестьяне отужинали и исчезли на свой сенокос.

– Бог труды любит, – говорит он и, чувствуя, как всем его телом овладела истома, прибавляет: – Однако как меня сегодня разломало!

– Что сегодня больно рано? неужто уж пошабашили? – встречает его Филанида Протасьевна.

– Кончили. Устал до смерти. Хорошо бы теперь чайку горяченького испить.

– Что ж, можно самовар поставить велеть…

– Нет, что уж! – не велики бара, некогда с чаями возиться. Дай рюмку водки – вот и будет с меня!

Пустотелов выходит на балкон, садится в кресло и отдыхает. День склоняется к концу, в воздухе чувствуется роса, солнце дошло до самой окраины горизонта и, к великому удовольствию Арсения Потапыча, садится совсем чисто. Вот уж и стадо гонят домой; его застилает громадное облако пыли, из которого доносится блеянье овец и мычанье коров. Бык, в качестве должностного лица, идет сзади. Образцовый хозяин зорко всматривается в даль, и ему кажется, что бык словно прихрамывает.

– Филанидушка! – зовет он жену, – смотри, никак, бык-то храмлет!

– Ничего не храмлет – так тебе показалось… бык как бык! – успокоивает мужа Филанида Протасьевна, тоже всматриваясь в даль.

– Эй, смотри, не храмлет ли?

На этом быке лежат все упования Пустотеловых. Они купили его, лет шесть тому назад, в «Отраде» (богатое имение, о котором я упоминал выше) еще теленком, и с тех пор, как он поступил на действительную службу, стадо заметно начало улучшаться.

Через четверть часа стадо уж перед балконом. К счастью, Арсений Потапыч ошибся; бык не только не хромает, но сердито роет копытами землю и, опустивши голову, играет рогами. Как есть красавец!

Повторяется тот же процесс доения коров, что и утром, с тою лишь разницею, что при нем присутствует сам хозяин. Филанида Протасьевна тщательно записывает удой и приказывает налить несколько больших кружек парного молока на ужин.

Ужинают на воздухе, под липами, потому что в комнатах уже стемнело. На столе стоят кружки с молоком и куски оставшейся от обеда солонины. Филанида Протасьевна отдает мужу отчет за свой хозяйственный день.

– Я сегодня земляники фунтов пять наварила да бутыль наливки налила. Грибы показались, завтра пирог закажу. Клубника в саду поспевает, с утра собирать будем. Столько дела, столько дела разом собралось, что не знаешь, куда и поспевать.

– Ты бы деток клубничкой-то полакомила.

– И лесной земляники поедят – таковские! Плохо клубника-то родилась, сначала вареньем запастись надо. Зима долга, вы же вареньица запросите.

– Умница ты у меня.

– А что я тебе хотела сказать! Хоть бы пять фунтиков сахарного вареньица сварить – не ровен час, хорошие гости приедут.

– Сахар-то, матушка, нынче кусается; и с медком хороши.

Ужин кончается быстро, в несколько минут. Барышни, одна за другой, подходят к родителям проститься.

– Хорошо учились? – спрашивает отец гувернантку, Авдотью Петровну Веселицкую, которая присутствует при прощанье и машинально твердит: «Embrassez la main! embrassez la main!»[61]

– Ничего… недурно.

– Кроме Варвары Арсеньевны, – жалуется Филанида Протасьевна. – Совсем по-французски учиться бросила. Сегодня, за леность, Авдотья Петровна ее целый час в углу продержала.

– Нехорошо, Варя, лениться. Учитесь, дети, учитесь! Не бог знает, какие достатки у отца с матерью! Не ровен час – понадобится.

Дети расходятся, а супруги остаются еще некоторое время под липами. Арсений Потапыч покуривает трубочку и загадывает. Кажется, нынешнее лето урожай обещает. Сенокос начался благополучно; рожь налилась, подсыхать начинает; яровое тоже отлично всклочилось. Коли хлеба много уродится, с ценами можно будет и обождать. Сначала только часть запаса продать, а потом, как цены повеселеют, и остальное.

– Помнишь, Филанидушка, – говорит он, – те две десятинки, которые весной, в прошлом году, вычистили да навозцу чуть-чуть на них побросали – еще ты говорила, что ничего из этой затеи не выйдет… Такой ли на них нынче лен выскочил! Щетка щеткой!

– Ну, и слава Богу, что ошиблась. И с маслом будем, и с пряжей. В полях-то как?

– И в полях хорошо. Рожь уж обозначилась: сам-сём, сам-восемь ожидать можно. Только бы Бог благополучно свершить помог.