Поскрёбыши

Теперь лямку тянули в основном бизнесвуменша и ее дочь, не то чтоб ни в чем не повинная, но уж очень симпатичная в оголтелой своей влюбленности. Евгения в данном непростом деле выказала себя железной ледею. Уж влипли, так влипли. Сашенька же всё кашляла. Ее изящной формы головка обросла темной щетиною. Кольцо осталось лишь в одном ухе, второе потерялось. Ничего, так даже круче. Саша потихоньку становилась достойной дочерью своей матери. Доходы профессора Воробьева были весьма и весьма скудны, а взяток брать он не умел. Олег по-прежнему оставался у дядя не в чести, про ВУЗ вообще помалкивал. Всё хвосты, хвосты, ровно как у чертей, к нему приставленных. Непонятно, что вообще Олегу светило.

Дитя во Мценске окрепло и похорошело. Лариса была ловкой нянькой и чужим-то слабеньким детям, а уж своему родному тем более. Мальчик до сих пор толком не говорил. Так. десяток слов, не больше. И то достиженье. Четвертый год парню шел. Но вот как-то раз Лариса снова услыхала: он поет, один в комнате, и со словами. Смысл остался темен:

Шустрик, Шортик и Шельмец –

Вот и песенке конец.

Бросилась из кухни в комнату – бесенят уж и след простыл. Обняла Никитку, понукала: ну же, повтори! ни в какую. Как практик-логопед без образованья, Лариса знала: в пении у ребят получается то, что не выходит в речи. Попробовала с ним петь:

Жили у бабуси

Два веселых гуся…

Не продвинулась ни на йоту. Только чертенята, прочно взявшие над Никитою шефство, могли его чему-то выучить. Во Мценске они стали скромней – всё же провинция. Больше не учили мальчика браниться, но затвердили с ним еще несколько жизненно необходимых слов. Лариса приписывала успех себе и втайне гордилась. Прилежно растила, баловала на Евгеньины деньги. Забыла думать о генералах. Не помнила безобразно выгнутых фуражек с кокардами. Опять зачастили к Ларисе неудалые выпускники детдома. Качали Никиту на коленях, подъедали за ним вкусненькое. Так и стоял город Мценск – не лютой славой купчихи Катерины Измайловой, а нерастраченной материнской силою пригожей Ларисы. У ней, у Никиткиной бабушки, фигура была еще такая ладная, что впору возглавлять физкультурные парады советских времен. И точно глаза замстило отставным военным города Мценска: никто к ней не сватался, никто не подсыпался. Провинциальные нравы строги, а постперестроечная демография – кривобокая дамочка.

Олег понимал: когда-нибудь да прекратит Евгения свои дотации. Скоро Саша окончит инъяз, от него тоже ждут, что он рано или поздно получит диплом. Нужно сейчас, пока ситуация кой-как расшилась, готовить запасной вариант. Ничего кроме поисков другой женщины Олег не придумал. Была жена намного моложе его – теперь пусть будет старше. Лишь бы прописала. Смотрим в интернете. Прогресс, блин. Нашлись две разведенки за сорок, назначившие ему свиданье. Но черти всё так запутали, что свиданье вышло втроем. Дамы влепили ему с обеих сторон две звучные пощечины. А беси откровенно высунули рога из-за стойки бара и нахально пели под минусовку на мотив Генри Перселла:

Улов у нас не мал –

К нам в сеть Олег попал.

Улов у нас не мал.

Олег приуныл. Роль жиголо ему не давалась. Его любила одна Сашенька, и та всё худела – не на что было платьишка надеть.

Молодые тихо горевали каждый о своем. Олег – о том, что не продал свою свободу по всем правилам торговли. Даром отдал, да еще приплатил. Чуткая Сашенька в глубине души догадывалась, что безграничная ее преданность связывает Олегу руки, что он остыл, и она ему постыла. А дитя за мягкую Мценскую зиму разрумянилось. Всё каталось на саночках с горы. Лариса думала – Никитушка сам такой проворный. Не дано ей было видеть троих чертенят, что подталкивали в спинку сани и придерживали на поворотах. Мальчик чисто выговаривал: шибче, шибче, чем приводил Ларису в умиленье. И теплый снег орловщины разлетался веером от старанья резвых бесенят. От храма доносился родной звон – бесенята им нимало не смущались. Никитка заслушивался, после повторял правильно и по мелодии, и по ритму: диги-диги-дон, диги-диги-дон. На Ларисину душу слетала дотоле неизведанная радость, она захлебывалась от любви к внуку.