Послание американцу

Видите ли, мои американские друзья, у меня впечатление, что на нашей планете возникает нечто небывалое. Материальный прогресс нового времени, вне всякого сомнения, соединил всех людей чем-то вроде настоящей нервной системы. Эти связи неисчислимы. Средства сообщения моментальны. В физическом смысле мы объединены, словно клетки тела. Но у этого тела пока еще нет души. Этот организм еще не осознает себя. Рука не ведает, что она связана с глазом. Именно сознание будущего единства смутно томило двадцатилетнего летчика, зарождалось в нем…

Ваши молодые люди гибнут на войне, которая, несмотря на все свои ужасы, впервые в мировой истории оказалась для них неосознанным выражением любви. Не предайте же их! Пусть, когда настанет срок, именно такие люди продиктуют условия мира! И пусть этот мир будет похож на них! Это благородная война, и их вера в Разум облагородит мир…

Я счастлив быть и со своими французскими товарищами, и с ними. После первых полетов на «Лайтнингах» обнаружился мой возраст. Сорок три года! Скандал! Американские уставы бесчеловечны. В сорок три года не полагается летать на скоростных самолетах вроде «Лайтнинга». Длинная седая борода может попасть в механизм управления и привести к аварии. И вот несколько месяцев я был не у дел…

Но как можно думать о Франции и не брать на себя доли риска? Там страдают. Там ведут жестокую борьбу за то, чтобы выжить. Там умирают. Как, сидя где-нибудь в пропагандистском ведомстве, осуждать пусть даже худших среди тех, кто каждой своей клеткой переживает там трагедию? И как любить лучших? Ведь любить — это значит соучаствовать, разделять. Наконец свершилось чудо: по великодушному решению генерала Эйкера[2] я лишился седой бороды и снова получил «Лайтнинг»…

Я снова встретил Гавуаля,[3] того самого, из «Flight to Arras», — в вашей группе дальней разведки он командует нашей французской эскадрильей, и Ошеде,[4] которого некогда во «Flight to Arras» назвал святым войны и которого война в этот раз убила на «Лайтнинге». Я встретил здесь всех тех, про кого писал, что под пятою захватчика они были не побежденными, но зернами, вдавленными в безмолвие земли. После долгой зимы перемирия зерна проросли. Моя бывшая эскадрилья, подобно дереву, вновь возвратилась к жизни. Я счастлив снова участвовать в полетах на большой высоте, так похожих на погружения водолаза. Обвешанный варварскими приборами, окруженный множеством циферблатов, ты углубляешься в запретные области. Дышишь над своею родиной кислородом, произведенным в Соединенных Штатах. Ну не удивительно ли это — воздух Нью-Йорка в небе Франции? Пилотируешь стремительное чудище, именуемое «Лайтнинг П-38», на борту которого возникает ощущение, будто ты не перемещаешься, а оказываешься сразу над целым континентом. А назад привозишь фотоснимки, которые идут на стереоскопический анализ, так же как стеклышки с посевом идут под микроскоп. Дешифровщики фотоснимков работают, подобно бактериологам. Они находят на теле Франции, которой угрожает опасность, следы пожирающих ее вирусов. Вражеские доты, вражеские склады, вражеские эшелоны проявляются под окуляром, словно крохотные бациллы. От них можно погибнуть…

…И еще мучительные раздумья во время полета над Францией, такой близкой и в то же время такой далекой! Кажется, будто от нее тебя отделяют столетия. На высоте тридцати пяти тысяч футов взору открываются любовь, воспоминания, смысл жизни, озаренные солнцем и такие же недостижимые, как сокровища фараонов в витрине музея…

Антуан де Сент-Экзюпери